с ним, в тишине комнаты, мысль о том, чтобы раздеться перед ним, кажется слишком интимной для этого момента. Что-то, что может раздеть меня догола, если я позволю это сделать.
Я оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что он действительно отвернулся, и чувствую себя при этом глупо. Он все еще стоит лицом ко мне, плечи напряжены, он ведет себя так по-джентльменски, как я только могла пожелать. Слишком по-джентльменски, правда, для человека, который является вторым лицом в лос-анджелесской мафии.
На моих губах вспыхивает смех, и я сдерживаю его. Боюсь, что если засмеюсь, то могу заплакать или и то, и другое, и не знаю, смогу ли остановиться. Сегодня произошло слишком много событий, и я чувствую, что распутываюсь слишком быстро, чтобы ухватиться за края нитей, которые рвутся наружу.
Я снимаю с себя купальник и испорченные колготки, комкая их в руках. Я начинаю выбрасывать их в неиспользуемую корзину у стола, но мысль о том, что их может найти какой-нибудь смотритель, заставляет мое лицо снова и снова пылать. Вместо этого я запихиваю их в сумочку, хватаю свою одежду и поспешно натягиваю ее.
— Теперь можешь повернуться, — шепчу я.
Лоренцо поворачивается, и я оказываюсь не готова к тому, что его лицо снова наполняется желанием. Из одежды у меня с собой было только то, что я надела здесь, — цветистый сарафан, в котором я пришла к нему в офис сегодня утром, и то, как его взгляд скользит по мне, говорит о том, что он представляет себе, как поднимает эту юбку и снова делает со мной невыразимые вещи. На столе или, может быть, перегнувшись через него.
— Вот. — Я тянусь к сумочке и достаю упаковку с таблетками. Мое сердце бьется слишком сильно, и я чувствую, как дрожат руки.
Лоренцо подходит ближе, в дюйме от меня, и берет пакетик из моих рук.
— Мы еще раз повторим это, когда жара спадет, — спокойно говорит он, убирая пакетик в карман. А затем, прежде чем я успеваю что-то сказать, он достает деньги, которые пытался дать мне раньше, и сует их в мою сумочку.
— Это не за то, что ты сделала раньше. — Его голос звучит резко, он тянется к моей щеке, прижимаясь пальцами, чтобы заставить меня посмотреть на него. — Ты понимаешь, Мила? Мы наслаждались друг другом, но я не буду платить тебе за это. Это нужно для того, чтобы о тебе позаботиться, пока мы будем решать эту новую проблему. Это не имеет никакого отношения к тому, что произошло в этой комнате.
Его тон настолько решителен, что у меня по позвоночнику пробегает дрожь. Я медленно киваю, с трудом сглатывая.
— Хорошо.
Значит ли это, что это может случиться снова? Это не должно быть моей первой мыслью, но это так. Мне остается только не поддаться его прикосновению.
— Я разберусь с проблемой этого копа, — успокаивающе говорит он. — И свяжусь с тобой, когда мы снова сможем поговорить. Мы разберемся с этим, Мила. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Я не должна ему доверять. Я не должна чувствовать, что могу рассчитывать на его заверения, что, если он скажет это, все встанет на свои места. Но, глядя ему в лицо, я чувствую, что могу.
Я разберусь с этим позже, когда у меня будет более ясная голова.
— Тогда я буду ждать твоего звонка. — Слова звучат скованно и неловко, слишком официально, учитывая то, что только что произошло между нами, но я не знаю, что сказать. Я вообще ничего не могу сказать, если все так, как есть.
Лоренцо медленно вдыхает, как будто думает о том же. Затем он слабо улыбается мне и поворачивается, чтобы уйти.
Когда я слышу звук закрывающейся за ним двери, я опускаюсь на стол. Вопреки всем усилиям, я чувствую, что мои глаза начинают гореть от слез.
Я не знаю, что я делаю. Но мне кажется, что все находится на грани срыва.
МИЛА
До того момента, как я снова получу весточку от Лоренцо, пройдет долгая и несчастная неделя. Неделя занятий балетом, танцев в клубе и всего, что я могу сделать, чтобы Ники не уловил моего настроения. Единственное, что сделает все это невыносимым, — это то, что для него все станет не лучше, а хуже.
Я постоянно оглядываюсь через плечо в поисках полицейского. Кажется, я вижу его один раз, на следующий день после того, как Лоренцо пришел в студию, но после этого — нет. Мне становится интересно, что мог сделать Лоренцо, мог ли он воспользоваться теми связями в полиции Лос-Анджелеса, которые ему дали его деньги, чтобы решить проблему.
Я должна чувствовать себя виноватой, думаю я, позволяя человеку, который платит за то, чтобы копы были у него в кармане, решать мои проблемы. Но, в конце концов, рассуждаю я, именно он в первую очередь их и создал. И у меня есть заботы посерьезнее, чем мораль отношений Лоренцо с полицией.
Денег, которые он мне дал, хватит на все. Они пойдут на лечение Ники, а это самое главное. Проблема в том, что, когда я не плачу уже больше года, каждый платеж за все остальное — коммунальные услуги, телефонный счет, продукты — кажется, что он лишь откалывается от горы, с которой я все время скатываюсь вниз.
Каждый вечер в клубе я ловлю себя на том, что ищу Лоренцо. Каждый раз, когда я веду кого-то в заднюю комнату, воспоминания о нем, лежащем подо мной, заполняют мой разум — вид его напряженного выражения лица, его напряженного тела под моим, ощущение его твердого прикосновения ко мне, когда я заставляла себя кончить на его коленях. Это делает мои приваты немного лучше, по крайней мере, я невольно испытываю больше энтузиазма по отношению к мужчинам, для которых танцую, когда представляю себе Лоренцо. Но каждый вечер, возвращаясь домой, я чувствую пустоту.
Тот факт, что он не позвонил мне, лишь подчеркивает то, что он всегда говорил — что это бизнес, и ничего больше. Что ночь в клубе была ошибкой. Что то, что произошло в балетной студии, было… не знаю. Я понятия не имею, что он об этом думает, потому что с тех пор я не слышала от него ни слова.
В следующую пятницу мой телефон зазвонил, и я тут же схватилась за него. Но вибрирует не телефон в моей сумочке, а одноразовый, и волнение, которое
