первый раз – это ошибка, что меня обманули и мной воспользовались.
Как это ни мерзко, сволочная Лина права.
Кир же получил, что хотел.
Интересно, он доволен? Ему весело?
Ненавижу его. Видеть не хочу.
Он названивает, чтобы что? Добить?
В универе я смогу делать вид, что мне все равно, но будет хреново. Я не представляю, как смотреть на него и вспоминать гадости, которые он на меня выплеснул.
Надо поговорить с отчимом, как только он вернется. После того, что я ему расскажу, сомневаюсь, что он будет заставлять меня оставаться в этом универе. Ничего не случится, если я переведусь в другой. А если ему так надо для репутации, выберем самую престижную специальность, а на журналистику я пойду на заочку.
Почему мне раньше это в голову не приходило? Меня же не напугать нагрузкой?
Дура. Какая же я дура.
Если бы не мои детские капризы, ничего бы этого не было.
Остервенело вытирая слезы, я врубаю музыку и укладываюсь на свою удобную родную кровать, где никто не прижимал меня к себе, не целовал, не забирался в недозволенные места под одеждой.
Нечего плакать. Не средние века. Утерянная невинность не повод посыпать голову пеплом. Я не прокаженная. Просто у меня разбито сердце.
В конце концов, что страшного произошло? Намного ужаснее, что я чуть не стала жертвой этого Конева. Все могло закончиться совсем плохо. И если я правильно поняла Диму, в этом случае тоже виноват Кир.
Ненавижу тебя, Дикаев!
Я очень хочу быть взрослой и сильной, но слезы все равно текут. Глаза уже распухли, веки пощипывает, а родители все не возвращаются.
Я так и вырубаюсь, не дождавшись их прихода.
Правда, с самого утра мне удается поговорить с отчимом еще до пробуждения мамы. Отчим встает рано, а я проснулась ни свет ни заря, потому что заснула, когда еще одиннадцать не пробило.
Разговор выходит тяжелым.
В первую очередь мне прилетает за то, что я сразу не рассказала про случай в ночном клубе. Хочется запылить, мол, а больше тебя ничего не волнует? Только то, что ты не в курсе? Но сдерживаюсь. Похоже, отчим просто не очень умеет утешать. У мамы вышло бы лучше. И когда это я успела стать такой терпимой по отношению к нему?
Отдельного обсуждения удостаивается личность Конева.
Потому что про свои отношения с Кириллом я не рассказываю.
Вот уж это точно знать отчиму не стоит.
Я решаю сосредоточить на том, что я не хочу там учиться, это для меня небезопасно и вообще вызывает неприятные ассоциации. Уверяю, что готова перевестись в ГОС на ту специальность, которую выберет отчим, потому что вряд ли меня среди года возьмут на бюджет. Это, конечно, все равно будет дешевле, чем нынешний универ, но деньги-то не мои.
Однако я предупреждаю, что со следующего года буду поступать на заочку.
Заодно выкладываю про мерзкое поведение Руса. Тут у отчима вообще глаза лезут из орбит. Я так понимаю, слухи о скотском поведении Конева ходили и не стали сюрпризом, а вот, что преподаватель в частном и очень дорогом заведении не гнушается принуждать студенток, становится неприятным открытием.
Мы разговариваем почти час. Уже мама скоро проснется, и я хочу завершить обсуждение до этого. Это дело между мной и отчимом, пугать ее вчерашним случаем ни к чему.
Отчим сверлит меня тяжелым задумчивым взглядом.
Раньше в таких случаях мне хотелось опустить глаза или, наоборот, начать дерзить, а сейчас я просто думаю, что он это не контролирует. Давящий эффект исчез, или для меня теперь он уже не так важен.
– Ты повзрослела, – констатирует отчим. – Надеюсь, причина не в этом мерзком нападении. Но все равно, я этого так не оставлю. Если хочешь, мы можем написать заявление в полицию. Диму Дикаева я знаю, как и его дядю, он мой партнер. Думаю, они не откажут в свидетельстве.
– Нет. Я не хочу публичных разбирательств, – поджимаю я губы. – Будет достаточно, если я не стану с Коневым больше пересекаться. Я тебе рассказала, что за наклонности у этого типа. Дальше сами. Без меня.
– Хорошо, – соглашается он, но качает головой явно недовольный недостатком кровожадности во мне. – С универом решено. Дай пару недель. После промежуточной аттестации, думаю, утрясем. Если не хочешь появляться пока в универе, возьми больничный.
– Так и сделаю, – на душе становится чуть легче.
Я, конечно, могла просто прогуливать, но комплекс отличницы меня бы извел. Законная причина не ходить на учебу и не сталкиваться с Киром все упрощает.
– Ты как? – вдруг спрашивает меня отчим, когда я уже собираюсь выходить из его кабинета. Голос при этом у него неуверенный, но меня озаряет, что он просто не уверен, захочу ли я с ним обсуждать что-то личное.
– Ничего непоправимого, – отзываюсь я нейтрально. – Правда. Я справлюсь.
А вернувшись к себе в спальню, честно признаюсь себе в зеркало, что пока справиться не получается.
Я смотрю на шестьдесят семь пропущенных вызовов от Кира, на кучу непрочитанных от него сообщений и понимаю, что абонента «Мерзавец» надо отправить в черный список. А еще лучше сменить номер.
Но я не могу.
Мне совсем не смешно.
Я надеялся, что Олька меня выслушает, что я все объясню, извинюсь, и все будет по-прежнему.
А вот ни хера.
Истомина пропала с радаров, как будто растворилась.
Не отвечает на звонки и сообщения. В общаге не появляется.
Я вызнал, где живет Федоровский, но в хате, оформленной на него, тоже никого. Блядь, что за подпольное проживание. Где мне искать ее?
Диман молчит, как рыба об лед. Есть еще варик спросить отца. Брат же говорил, что они партнеры, но придется ему что-то объяснять. Оставляю это на крайний случай.
Но такое ощущение, что других опций не остается.
В универ сивая тоже не ходит.
Я звонил Женьке, она говорит, у Истоминой больничный.
Я тогда чуть не разнес все к ебеням. А потом вообще чуть не двинулся, когда меня настигла мысль, что ублюдок Конев мог ей что-то сделать. Рамзес успокоил, что Ольга не выглядела нормально, когда уезжала от Ахметовых, да и Диман наверно высказался бы жестче, если бы… Блядь.
Все равно чувствую себя конченым мерзким предателем.
Неделя. Неделя прошла с дня рождения Зарины. Первые два дня Линка наяривала, как ошпаренная. Ну и нарвалась. Думаю, она теперь будет обходить меня
