окружением?
Мы проезжаем перекресток, когда Рафаэль так резко нажимает на тормоз, что ремень безопасности почти переворачивает мои внутренности. Я все еще прихожу в себя, а Рафаэль просовывает голову в открытое окно и начинает кричать. Он такой громкий, что мне приходится затыкать уши руками, чтобы не оглохнуть. Это не очень помогает.
— Ma che fai, stronzo?! — ревет Рафаэль, махая рукой в сторону пикапа, остановившегося посреди перекрестка и преграждающего нам путь. — Ваффанкуло! Sei cieco? Мадонна Санта!–
Водитель другой машины тоже высунул голову и кричит в ответ, в то время как мужчина рядом со мной продолжает произносить, я уверен, ненормативную лексику. Мой взгляд скользит обратно к Рафаэлю, с благоговением осматривая его. Он совсем не похож на хладнокровного убийцу, свидетелем которого я стал прошлой ночью. Сейчас он ведет себя как обычный парень. Хорошо. очень злой обычный парень, которого раздражает дорожная авария. Его. более чем мило. И чертовски сексуально.
— Коглионе! Mangia merda e morte, porca puttana! — рычит он, ударяя ладонью по колесу, затем нажимает на газ и мчится через перекресток, едва не задев грузовик.
— Testa di cazzo, — бормочет он, качая головой, а затем смотрит на меня. — Тутто бене?–
Я смотрю на него, а затем расхохотаюсь. — Я понятия не имею, что ты сказал за последние пять минут, но это прозвучало болезненно.
Легкая улыбка тронула его губы.
— Ну, я сказал этому идиоту, чтобы он пошел на хуй самым болезненным способом. Отправили его к черту, потому что его мозг находится в яичках. Назвал его засранцем и придурком и предложил свинье-шлюхе съесть дерьмо и умереть. Затем я спросил, в порядке ли ты. Он протягивает руку и касается моим подбородком большим пальцем. — С тобой все в порядке, Веспетта?
— Да, — выдыхаю я.
Рафаэль поворачивает машину влево и останавливается возле старого одноэтажного дома. Массивный кустарник или, может быть, небольшое деревце с яркими фиолетовыми цветами ползет вверх по стенам строения, его лозы сплетаются вместе, образуя естественный навес над входной дверью. В его тени, свернувшись клубочком на коврике, спит большой ситцевый кот. На соседней скамейке вяжет женщина с длинной седой косой, лет восьмидесяти. Заметив нас, она бросает работу и смотрит на Рафаэля, пока он выходит из внедорожника и бросает солнцезащитные очки на приборную панель.
— Я сейчас вернусь—, — говорит он и закрывает дверь.
Легкий ветерок треплет волосы вокруг его лица, бросая несколько темных прядей ему на глаза, когда он приближается к дому длинными уверенными шагами. Рубашка подчеркивает его широкую спину, ткань натягивает бицепсы и плечи.
Рафаэль напоминает образ мстительного римского бога, который путешествовал во времени в настоящее. Эту идею подкрепляет пистолет, который он засунул за пояс за спиной. Перед моими глазами предстает сцена прошлой ночи — он весь в крови, и мое сердцебиение учащается от тревоги.
Собирается ли он убить бедную старуху?
Я хватаюсь за ручку двери и распахиваю ее. Мне плевать, какие у него претензии к ней, я не буду сидеть сложа руки и смотреть, как он убивает чью-то бабушку.
Я выхожу из внедорожника и готов бежать туда, чтобы остановить его, когда Рафаэль приседает перед женщиной. Кажется, ее совершенно не встревожило его присутствие. Легкая улыбка озаряет ее лицо, когда она наклоняется вперед и начинает шептать ему на ухо.
Это длится почти пять минут. Женщина говорит, а Рафаэль слушает, время от времени кивая. Как только она заканчивает, Рафаэль выпрямляется и поворачивается, чтобы уйти. Женщина внезапно хватает его за руку. Я смотрю, потеряв дар речи, когда она целует его костяшки пальцев.
Когда она отпускает руку Рафаэля, ее взгляд встречается с моим. Нахмурив брови, она молча смотрит на меня секунду или две, затем что-то говорит и показывает влево. Рафаэль качает головой. На быстром итальянском языке следуют более серьезные слова, которые срываются с ее губ, когда она указывает на цветочный горшок у входной двери. Раскидистое растение с ярко-красными цветками. Вздохнув, Рафаэль смотрит в небо, затем подходит к цветочному горшку и срывает с лота единственный цветок.
Мое сердце тяжело колотится в груди, когда он сокращает расстояние между нами и поднимает цветок ко мне.
— Это герань. Здесь о нем думают почти как о сорняке—, — говорит он. — Я знаю, что его смоют в унитаз, но она настояла.
— И почему ты так предположил?
— Ну, такова была судьба орхидей. Почему с сорняками дела обстоят лучше?–
Я беру цветок из его рук. — Подумай немного, и ответ придет к тебе.
Поднеся цветок к носу, я вдыхаю мягкий сладкий аромат и возвращаюсь на свое место.
— Так она твоя семья? — спрашиваю я, когда Рафаэль садится за руль.
— Сотрудник был бы точнее. Если вы хотите знать, что здесь происходит, ничто не сравнится с бабушкиной сетью наблюдения.
— Хм, мне показалось, что это нечто большее. Все ли твои коллеги целуют тебе руку?–
— Это знак уважения. И признательность за помощь, которую я оказал.
— Какого рода помощь?–
— На всей Сицилии нет недостатка в коррупции. Имея достаточно денег, можно многое сойти с рук—, — говорит он. — Несколько лет назад прибыл бизнес-магнат с намерением сравнять деревню с землей и превратить эту территорию в виноградник. Он пытался купить недвижимость и прилегающие к ней земли, подкупая местных чиновников направо и налево, чтобы получить необходимые лицензии и разрешения.
— Но из этого ничего не вышло?
— Конечно, нет. С тех пор, как я отделил ублюдка от его головы. Он заводит машину и смотрит на фиолетовую лозу, поднимающуюся по старой стене, покрытой облупившейся краской. — Трупы являются прекрасным удобрением для растений.
Открыв рот, я следую за взглядом Рафаэля на цветущий куст, затем смотрю на бабушку, которая вернулась к вязанию с безмятежной улыбкой на лице. — Вы похоронили тело рядом с ее входной дверью? Знает ли об этом бедная женщина?
— Конечно. Она даже выбрала это место.
Двигатель ревет, а галька хрустнет под массивными шинами, когда Рафаэль дает задний ход, пугая спящего на коврике кота. Комок шерсти прыгает со своего места для сна прямо на цветущий куст. В отчаянии он карабкается по толстой лозе и протискивается между ветвями прямо над дверью.
— Останавливаться! — Я протягиваю руку и кладу руку на руку Рафаэля на руле. — Ты напугал кота. Он поднялся по кусту надгробия.
Грохот автомобиля стихает. Я поворачиваю голову, и наши взгляды встречаются, заставляя меня забыть о пухлом ситце. Глаза Рафаэля жгут мои, удерживают их в плену, и я наклоняюсь к нему. Я чувствую под своей ладонью гребни шрамов на его руке, пересекающие его кожу,
