Умничка моя. Ты ж моя умничка. Все правильно сделала, да? Доверилась. Моя ж ты…
– Так боялась, что не успеешь! Или что Макс тебя не найдет, – жмусь к нему и одновременно с тем притягиваю дочь к бедру. Глажу тяжело по макушке.
– Ну, ты что? Как бы я тебя не нашел? Мне же жизни без тебя нет, Вер. Без вас… нет никакой жизни.
Плачу! Потому что горько и… можно. Можно просто поплакать на его широком плече. Недолго, да. Ну так оно и понятно – у Ефрема с этим задержанием куча дел. Его все кому не лень дергают, что-то спрашивают, ему звонят! А мы стоим втроем и тихонько покачиваемся. Только Макса не хватает. Но я и не уверена, что он бы захотел обняться.
– Ефрем Харитоныч! – окликают Меринова в сто пятый раз.
– Да иду я! – рычит тот. – Вер, Юлька… Давайте-ка вы в машину. Попрошу кого-нибудь вас отвезти домой.
– А ты?
– А я теперь неизвестно когда вернусь. Но ты жди, да? – ухмыляется, пытливо на меня глядя.
– Да. Буду ждать.
Расплывшись в скупой и немного усталой улыбке, Ефрем кивает. Не очень уверена, что сейчас это уместно, но не спросить я не могу:
– А что со мной будет?
– Ничего.
– Я же… Я привезла этот груз, Ефрем.
– И благодаря тебе мы это зафиксировали. Пойдешь как свидетельница, Вер. Совсем не поучаствовать – не получится, ты уж извини.
– Шутишь? – хочу возмутиться я, но усталость словно вытирает все эмоции.
– Нет. Люблю, – отбивает Ефрем и пятится, пятится, глядя в глаза, потому что его опять кто-то вызывает. «Я тебя тоже», – шепчу я в ответ.
– А моим папой теперь будет дядя Ефрем? – деловито интересуется Юлька, подергав меня за штанину.
Почему-то я оказываюсь совершенно не готовой к такому вопросу. Особенно теперь, когда чувства и без этого – в хлам. Когда я едва жива от пережитого ужаса…
– Как ты сама решишь, Юль. Так и будет. А пока давай, и правда, домой, а? Там нас Макс уже, наверное, заждался.
Признаться, был момент, когда даже я засомневался, что вывезу. Ничего ведь не было готово. Ни-че-го. План вообще был другим. Пока мы просто должны были фиксировать происходящее, чтобы не спугнуть рыб пожирнее, но… Но когда твоей женщине и ребенку (чего уж!) угрожает реальная опасность, оказывается, очень сложно, сука, следовать намеченным планам.
Теперь вообще непонятно, что будет. Может, и отстранят, к чертям. А может, нет. Ситуация прояснится, когда закончатся задержания. Но, как бы там ни сложилось, я ни о чем не жалею. Была бы возможность вернуться назад, я без колебаний сделал бы ровно то же самое.
На том конце связи разоряется замминистра. Херово. Чувак даже проснулся по такому случаю. Или у них еще день? Да, точно. Блядь. Тру лоб, отвечаю по форме четко. Никогда ни перед кем не лебезил, и не стану. Характер не тот.
– Коли теперь этих мудаков, пока есть возможность! Сейчас дело заберут – и все, Ефрем Харитоныч! Все, твою мать. А мне нужны имена! Сечешь? Организаторы схемы, а не барыги мелкие, – вопит, наверняка слюной в трубку брызжа.
– У этого мелкого барыги – вся информация. Если бы он улетел…
– Да понял я! Вот хоть бы раз, хотя бы что-нибудь прошло бы для разнообразия гладко! Так нет! – рычит.
– Ну, видно, не в нашем деле, Виктор Станиславович.
– Плохо стараетесь!
– Да руки у меня связаны! Сами же понимаете.
Сачковский опять кроет матом и, не прощаясь, сбрасывает вызов.
Откидываюсь в кресле. Тру лицо. Адреналин потихоньку сходит на нет. На смену бешеной активности приходит сонливость. Иду умыться в прилегающий прямо к кабинету санузел. Ледяная вода бодрит. Но рожа, один хрен – краше в гроб кладут. Что Вера во мне нашла? Я-то – ясно…
Из-за того, что я практически никому в отделе не доверяю, допрос провожу сам. Рожков сидит за столом в браслетах на руках. Когда захожу, резко вскидывает взгляд. И тот тяжелеет, наливается ядреной такой неприкрытой ненавистью. Хмыкаю. Я все-таки его недооценил. Думал, он послабее. Впрочем, ладно… У меня и не такие к окончанию допроса плакали. Не такие плакали, а этот, что ни спрошу – отказывается от дачи показаний со ссылкой на конституцию. И адвоката требует. Это да… Это – почему бы и нет? Но для начала, похоже, пора все-таки прояснить ситуацию.
– Костик, а ты че такой борзый, я не пойму? У меня на тебя улик столько, что сидеть тебе до второго пришествия. Все же зафиксировали. Каждый шаг. И тут знаешь какой вопрос на повестке? Досидишь ли?
– До второго пришествия?
Нет, он еще и юморит. Ну-ну…
– Да хотя бы до суда, Кость. Ты, когда с баблом, переданным за товар, хотел слинять – на что рассчитывал? Что твои кореша не заметят пропажи?
Ну, не дурак же он. В органах работал. К этим опять же сунулся. На это ума хватило.
– Подельники-то твои, небось, в курсе, где тебя за жопу взяли, м-м-м? Знаешь ведь, как у нас быстро распространяются слухи. А там СИЗО и… Не мне тебе рассказывать, да?
И ведь я даже не блефую. Костя явно сильно рисковал, встав на лыжи с чужими деньгами. Такое не прощают. Ни в преступном мире, ни в принципе. Крыс нигде не любят. Я знаю случаи, когда и за гораздо меньшее убивали.
– А сам-то не боишься? – ухмыляется Рожков, впрочем, изрядно спав с лица.
Ответить не успеваю, потому что стучат в дверь. Оборачиваюсь.
– Ефрем Харитоныч, тут вас очень хотят.
– Кто?
Дима – человек из моих приближенных – неопределенно дергает бровью. Ах да. Чертова конспирация.
Выхожу из кабинета. Беру из рук Рябинина телефон. «Глухов» – артикулирует тот беззвучно. Ага. Наш почти губернатор. А на деле – человек, которого прислали в край навести порядок. С ним я поддерживаю тесную связь. Он в курсе всего происходящего, собственно, только благодаря ему мы так быстро получили отмашку и начали действовать. Я ему, выходит, по гроб жизни обязан. Только, кажется, Герман не из тех, кто будет предъявлять счет.
Быстро отчитываюсь о последних событиях. Глухов, не перебивая, слушает.
– Отлично, – замечает, в конце концов. – Будут новости – набирайте,
