принялся душить. Мои ладони сомкнулись на его шее, и я почувствовал прилив сил. Вдруг мне показалось реальным его убить, но в этот момент он дал отпор. Мы сцепились в нелепой драке, валяясь на полу. Случайно я ударил Терентьева ногой, и тот отскочил, а Плешецкий пытался крикнуть ему, чтобы не стоял столбом, но я надавил пальцем на ямку под его шеей, и он умолк. В ответ он царапал мне лицо, но я не собирался отступать. Пусть он сломает об меня все свои ногти!
— Что там происходит!? — крикнула Лика, обращая мое внимание обратно в реальность. — Что ты сделал!?
Оглянувшись, чтобы проследить за ее взглядом, я ослабил хватку. Плешецкий нанес удар в ухо, соскочил на ноги и побежал за Ликой в коридор. Я пытался собрать картинку воедино, игнорируя звон в ушах и стекающую по щеке теплую кровь.
Я заслуживал каждый удар Плешецкого. Более того, если бы это был «Бойцовский клуб», то я непременно добавил бы пару-тройку затрещин и от себя. Собрав волю в кулак, я встал на колени, проглотив рвотный рефлекс, затем поднялся на ноги и медленно переставляя ноги вышел из кабинета. Меня окутало жаром, по виску скатилась капелька пота. Казалось, я иду в адском котле, который готовили все три года, что я выслеживал женщин.
Я понял, что это не из-за лихорадки мне было так жарко. Кафе полыхало ярче, чем светило солнце в самый яркий день. Горело все — столы, картины, бар и сцена. Пламя занялось на бархатных шторах, кусая их снизу, проглатывая и продвигаясь к потолку. В центре слепящего кострища на колени упала Лика. Она кричала, но я не слышал ее слов. Она ревела, но я не видел ее слез. Она ненавидела.
И я чувствовал ее ненависть.
— Что ты наделал!?
Она схватила скатерть со стола, стоящего в отдалении от пожара, и бросилась в самое пекло. Горели плоды ее труда.
Горела ее душа.
— Надо уходить отсюда! — крикнул Терентьев, но на него никто не обратил внимание. Спасая свою шкуру, он бросил все и побежал к выходу.
Плешецкий же бросился за Ликой, обхватил ее сзади в обездвиживающие объятья, но она рвалась тушить пожар.
— Нет! Нет! — кричала она.
Плешецкий сжал ее челюсть, склонился к уху и сказал:
— Смотри, паскуда, что бывает, когда ты смеешь перечить мне.
Она лишь громко рыдала, зажмурившись.
— Это все, что ты смог придумать!? — выкрикнул я сквозь шум пламени. — Прийти, как обиженная девчонка, и все тут разгромить!? Поджать губки и топнуть ножкой?
Он обернул ко мне разъяренный взгляд.
— Повтори!?
— Оно и понятно — раз не стои́т, то и мужских поступков от тебя не требуется!
Плешецкий выпустил Лику, и та чуть не упала лицом на горящий стол. Вовремя спохватившись, она завалилась в сторону и осталась невредимой. Он кинулся на меня, извергая громогласный рык, я же подался на встречу.
— Повтори, тварь паршивая! Повтори!
Он схватил меня за грудки, глаза его безумно бегали из стороны в сторону.
— Я сказал, что ты гребаный импотент! И встает у тебя только на собственное отражение в зеркале! К тому же, задай себе вопрос — откуда у твоей жены деньги!?
— Какого хрена я должен об этом думать!? — он тряхнул меня, и в порыве гнева его слюна прилетела мне прямо в глаз. — Ты должен был это сказать мне! Ты! А вместо этого ты решил добавить ей из своего кармана!?
Я залился истеричным смехом. Плешецкий встряхнул меня, что было сил, сжав воротник рубашки до такой степени, что я начал задыхаться.
— Да ну, — прохрипел я, и он разжал мою рубашку, давая возможность высказаться, — может быть, тогда пойдешь еще раз пересчитаешь свои бухгалтерские бумажки и поймешь наконец, что пригрел змею на груди!? Кстати говоря, она уже слиняла, пока ты не начал думать своей тупой башкой!
Плешецкий уставился тупым взглядом в сторону входной двери. Терентьева уже нигде не было. В глазах его блеснуло понимание, и он завопил, и мышцы его налились такой безмерной силой, что он поднял меня над полом и потащил куда-то, впечатав меня спиной в стену. Моя голова по инерции подалась назад, и я ударился затылком. Слезы и искры хлынули из моих глаз, я потерял контроль над собственным телом. В следующий момент его кулак прилетел мне в нос, и горячая кровь брызнула прямо в рот. Затем удар пришелся в грудь, в живот и снова по лицу. Он продолжал меня избивать до тех пор, пока Лика не набросилась на его спину. Она прыгнула с такой легкостью, что я даже не сразу ее заметил. Лика обхватила руками Плешецкого за шею, но у нее не хватило сил остановить его.
Казалось, у меня болит все, и в то же время я не чувствовал ничего. Я не мог даже выставить перед собой руки, чтобы отражать удары — настолько я выбился из сил. Я лишь молился, чтобы в этой драке не прилетело Лике, но крикнуть ей, чтобы спасалась, не смог. Дым от пожара заполнил собой все помещение, и я не мог даже вдохнуть. Я смотрел, как Плешецкий, охваченный безудержной яростью заносит руки для нового удара, а на его шее сидит Лика. Из глаз ее брызжут слезы, она кричит, и ничего не может сделать.
Он выдохнул всего на секунду, но это хватило. Лика вцепилась ногтями в его глаза, он взвыл от боли. А я из последних сил оттолкнул его от себя. Они с Ликой полетели назад, перевернулись в воздухе, и оба упали на бок.
— Беги к выходу! — крикнул я, задыхаясь.
Я схватил Плешецкого за руки, оттаскивая его от Лики, пока он не опомнился, но не сориентировался в пространстве и мы оба полетели прямиком на горящие кулисы. Я услышал звонкий звук среди треска огня, и штора оторвалась от крепления, полетев на наши головы.
Последнее, что я помню, — это огромную стену полыхающего полотна, пронесшуюся перед моим носом.
XXVII. В мире, где властвуют деньги, нет места верности
30 июня 2023 года, 20:20
Еще издалека Макс приметил знакомую коляску, одиноко стоящую под козырьком подъезда. Его сердце сжалось в тугой комок. Он боялся, что увидит в квартире два холодных трупа, лежащих в собственных лужах крови. Проглотив нахлынувший страх, он набрал домофон Марины трясущимися руками, и подумал, как глупо, что она не дала ему ключи. Макс поклялся, если они живы, то он непременно сделает копию, перевезет все свои вещи к ней,
