голоса появился и образ белых кудрей. Они пружинили за спиной, а она уходила от меня.
«Иной раз я переживаю, что он похож на отца. Это в их крови так с женщинами поступать — заделал ребенка и растворился, будто его и не было. Вдруг Леша такой же вырастет?»
Я практически явственно ощущал на щеке неровность розетки в соседней от кухни комнаты. Мать каждую субботу делила с подругой полторашку пива, а основной темой их разговора был мой отец, которого я не видел даже на фотографиях.
«Мы с тобой как Шерлок и Ватсон, только вне закона. Когда-нибудь напишу про тебя сборник рассказов… Нет, давай лучше ты напишешь, гуманитарные предметы мне никогда не давались…»
Макс стоял в центре комнаты одного подростка, куда мы однажды пробрались. Одна половина его лица проглядывалась в сером лунном свете, а вторая утопала в кромешной тьме. Через открытую дверь был слышен храп родителей, а в моих ушах гремел барабанным маршем пульс. Тогда мне казалось, что ничего страшнее я уже не переживу.
«Увольняться из-за женщины, и перечеркивать свое будущее — это невероятная глупость, Леша! Ты самый смышленый детектив, и без тебя наша работа застрянет на мертвой точке. Не уходи, подумай…»
Игорь Николаевич смотрел на меня глазами, полными надежды, но в глубине души понимал, что раз уж я решил, то не отступлю. За три с половиной года он сумел изучить меня от и до, поэтому не сильно надеялся, что сможет что-то изменить.
«Знаешь, я сегодня же скажу ему, что ухожу. Нет, правда. Я больше ни дня не собираюсь оставаться в его доме. Мы с тобой уедем куда-нибудь, хочешь? Хотя нет, уехать не получится. Я же все-таки открыла кафе. Ну ладно, давай просто спрячемся, где он нас не найдет…»
Ее запах ворвался в мое сознание, и это стало конечной точкой охватившего меня бреда. Вдруг я вспомнил последние события, и паника заполнила собой все пространство внутри. Я ничего не видел, лишь размытые оранжевые пятна. Приложив немало усилий, я сумел открыть глаза. От яркого света заболела голова, и ко мне вернулось осязание. Я почувствовал боль во всем теле, словно меня закинули в стиральную машинку на максимальный отжим.
Чья-то холодная рука накрыла мою, и незнакомый голос произнес:
— Тихо-тихо… Шш-шш…
— Леха! Ты очнулся?
Что за дебильный вопрос? Конечно очнулся, или он думает, трупы шевелятся? Озвучить эти мысли мне не удалось.
— Оставлю вас. Не заставляйте его напрягаться, — произнес женский незнакомый голос.
Некоторое время я потратил, чтобы привыкнуть к освещению, а затем увидел-таки встревоженное лицо Макса.
Я выдавил слабую улыбку и сказал:
— Расстроился?
— В смысле? — не понял Макс.
Говорить было тяжело, но я откашлялся и продолжил:
— Расстроился, что я очнулся? Так бы все деньги перешли тебе по наследству, — улыбка стала шире, и я почувствовал, как сильно гудит мое лицо.
— Придурок! Я реально думал, что ты умрешь! Когда я тебя увидел, подумал, что тебе уж точно не выкарабкаться… Слава богу, скорая уже грузила тебя, иначе…
— Я прокатился на скорой? Наверно это было круто, все детство мечтал.
— Тяжелое же у тебя было детство!
В попытке засмеяться, я закашлялся от сдавившей грудь боли.
— Сколько сейчас время? Я что, всю ночь без сознания провалялся? — спросил я. Зрение практически полностью пришло в норму, и я разглядел больничную палату, где стояла еще одна кровать, две тумбочки и шкаф.
— Вообще-то ты тут уже вторые сутки бока отлеживаешь.
— Аа-аа… Так вот почему так сильно болят ребра.
— Ну… в этом уж вряд ли кровать виновата, — Макс нервно улыбнулся, боясь сказать мне, сколько увечий я получил в тот злополучный вечер. — Медсестра сказала, что у тебя, цитирую: «многочисленные синяки, ссадины и царапины, повреждение волосяного покрова, ушибленные раны в области живота и груди, вывих челюсти, а также ожоги первой степени на руках и второй степени на бедрах и коленях». Кажется как-то так.
— Повреждение волосяного покрова? Только не говори, что я лысый. Мне так нравилась моя шевелюра…
— Нет, просто кто-то выдрал тебе пару клочков. Теперь ты с гордостью можешь носить прическу «лужайка».
— Ужасно…
Мы посмеялись, и атмосфера в палате значительно разрядилась. Отталкиваясь от перечисленных повреждений, моя память стала восстанавливать события вразнобой, а я пытался соединить их в хронологическом порядке.
— А что случилось с Мариной? — встревоженно спросил я.
— С ней и с Мишкой все в порядке. Не знаю, что с тобой творил Плешецкий, но его, так называемый, телохранитель сбежал при первом же звонке. Он заманил меня домой, чтобы я не приехал тебе на помощь. Как я понял, Плешецкий хотел с тобой разобраться… И когда тот бугай свалил, я поехал в кафе. Ты помнишь, что произошло? Откуда пожар?
— Да… Кажется, это Плешецкий и поджарил всех. Не уверен. Он ворвался в кабинет и устроил такой цирк. А Терентьев ему помогал какое-то время, а потом тоже свалил. Словом, мы начали драться, и Лика все узнала не от меня… Он вывернул все в свою пользу, и у меня не было возможности ей объяснить… Хотя, знаешь… Наверное, он ничего не вывернул, все было так, как он и сказал. Что я следил, что он должен был мне за это заплатить и прочее.
— И что она сказала?
— Ну… Ничего не сказала, но вряд ли после такого она захочет меня слушать. А потом на нас что-то упало, кажется, это была горящая штора. И я отключился. Лика сильно пострадала?
— Я ее не видел.
— Как? А где она тогда…
— Когда я приехал, на месте уже была скорая, я спросил в какую больницу тебя повезут и поехал сразу туда. На улице была толпа, наверное, она не пострадала, раз ее не привезли сюда же. Потому что Плешецкого тоже забрали.
— Он здесь?
— В реанимации. Я спрашивал, сказали, что состояние тяжелое. Вас вытащили из-под кулис, тебя накрыло только наполовину, а его, вроде как, с головой. Я это все краем уха слышал, когда медсестры и врачи толпились в коридоре, а еще около скорой пожарные объясняли, что произошло.
— Подожди, ты сказал, я здесь вторые сутки… И что… За это время она ни разу не пришла в больницу?
— Может и приходила, но со мной не пересекалась. Меня к тебе только два раза пустили, это второй. Я рад, что ты очнулся! — Он достал откуда-то пакет и сказал: — Я тут кое-что привез. Зарядку, тапочки, одежду, шампунь и мочалку…
— Какая забота. Спасибо.
— Да это Марина. Она хотя и бесилась, что все это,
