– Не знал, что у тебя есть домашние животные, – произнес Хит и, присев на корточки и протягивая руку к коту, позвал: – Эй, приятель, как тебя зовут?
– Его зовут Перестань-лазить-в‑окна-мисс-Престон-засранец, – ответила вместо кота Кэтрин. – Ну или просто Тоби. Ладно, идем, – пригласила она его на кухню, где было пусто так, словно в доме никто не жил и ничего не готовил минимум лет десять. – У нас не так много времени. Перекусим и собираемся.
– Слушай, а за тебя никто не будет волноваться? – спросил Хит, кивнув на темную улицу за окном. – Я‑то ладно, не привыкать, но, судя по моим сестрам, родители обычно не в восторге, когда их дочери гуляют допоздна. Отцы особенно.
– У меня только мама, а у нее ночное дежурство, – ответила Кэтрин. – И, можно так сказать, в нашей семье за старшего я. Так что ответ на твой вопрос: нет. Волноваться обо мне никто не будет.
Он лишь молча кивнул, словно что‑то записывая в уме. Пока Кэт доставала тарелки, Хит сел за стол. Тоби устроился в углу комнаты и принялся наблюдать за ними. А Кэтрин невольно отметила, как странно выглядит парень в их маленькой полупусто кухне.
Вот так, не прошло и месяца, как они уже делят совместный ужин. А это почти свидание. Только сейчас Кэтрин поняла: происходящее между не и Хитклиффом было не чем иным, как крайне странными свиданиями. Иногда с ноткой ненависти, иногда раздражения, а иногда теплоты. Они вместе танцевали в пустых коридорах школы, красили стены (Хитклифф всегда пытался ее измазать), препираясь, развешивали ненавистные ветки омелы и вырезали приглашения. Пусть все происходило и не в той самой привычной манере: они не ходили в кино и не держались за руки, но только сейчас Кэт поймала себя на мысли, что за эти дни проговорила с парнем, сидящим напротив, больше, чем со всеми своими знакомыми, вместе взятыми, за последний год.
Когда обе тарелки заняли на столе свое место, Кэт залезла с ногами на стул, вдохнула аромат горячей пищи и только приготовилась есть, как ее прервал голос:
– Вы не молитесь перед едой?
Кэт замерла, так и не донеся вилку до приоткрытого рта.
– Э-э… нет.
– Ясно, – ответил парень.
Кэтрин отложила вилку, положила руки на стол и подперла ладонью подбородок.
– Знаешь, чем больше я смотрю на тебя, тем больше не понимаю.
– Чего? – пережевывая, спросил Хитклифф.
– Вся твоя жизнь и рассказы о семейном бизнесе буквально кричат о нарушении закона и порядка, но при этом ты все время цитируешь мне Библию короля Иакова. Как‑то это все плохо сочетается, разве нет?
– Вовсе нет, – рассмеялся он.
– Что ж…
Возразить на это было действительно сложно, поэтому Кэтрин решила заняться едой. Которая, надо сказать, действительно была потрясающей.
Томаты и моцарелла буквально таяли на языке, а от сочетания приправ хотелось застонать. Хитклифф уже съел половину. Потянувшись за стаканом с водой, он спросил:
– Вот скажи, кто чаще всего обращается к врачу – здоровые или больные?
– И дураку ясно кто, – хмыкнула Кэтрин.
– Вот, считай, и здесь так же. Когда у человека все хорошо, он редко вспоминает о Боге. – Было удивительно, что, несмотря на явное улично-хулиганское прошлое, речь его была невероятно рассудительной и лаконично-стройной. – А что касается молитвы перед едой, все просто. Нужно просто за все благодарить. Таков закон жизни.
– Но жизнь несправедлива, – вспомнив сегодняшний разговор с приемной комиссией и принявшись ковырять в тарелке, произнесла Кэтрин.
– Это не так.
– Считаешь? – хмыкнула она.
– Как минимум ты ходишь, говоришь, слышишь, у тебя есть крыша над головой, а значит, ты уже счастливее сотен тысяч людей в мире.
– Ой, это так не работает, Хит. Ведь те люди где‑то там, далеко, а ты здесь. И проблемы твои реальны.
– Их тоже.
– Нет, Хитклифф, не успокаивает.
– Ты красивая, – рассмеявшись, добавил он. – Приплюсуй еще пару миллионов из числа сомневающихся в себе.
Она наклонила голову, словно говоря: эта шутка с ней не пройдет.
– И фигурка зачет, – подмигнул он. Кэт тоже рассмеялась. – Вот видишь, многим есть из‑за чего тебе позавидовать. Цени то, что имеешь.
– Мне бы твое жизнелюбие, честное слово, – покачала головой Кэтрин.
– На благодарность уходит столько же времени, сколько и на нытье, – ответил он, убирая посуду в раковину, и включил воду.
– Ой, нет, не мой, я сама, – подскочила следом Кэтрин, практически вырывая тарелку у него из рук.
– Мне несложно. Иди пока переодевайся.
Кэт, спохватившись, попыталась хотя бы крошки со стола стряхнуть, но только ударилась бедром об угол столешницы. А потом все‑таки решила ретироваться. Тоби запрыгнул на кухонную стойку и неожиданно боднул Хитклиффа под локоть.
Тот вытер руки и принялся чесать кота за ухом.
А Кэт так и застыла посреди лестницы, глядя на это и сама себе удивляясь.
Раньше каждый жест этого парня если не раздражал, то определенно не казался каким‑то особенным, сейчас же от одного лишь взгляда на его губы, непослушный завиток, падающий на лоб, или ладони, гладившие нагло забравшегося на руки кота, в животе лопались пузырьки шампанского, которое Кэт никогда не пробовала, но которое должно ощущаться, как она полагала, именно так. И это пугало до смерти.
Поднявшись наверх, она села на кровать и закрыла руками лицо. Потому что ситуация снова выходила из‑под контроля. Она столько трудилась, мечтая вырваться из состояния, когда мысли о том, как заплатить за дом, – первое, что приходит на ум при словах «новый месяц»! Не для того она это делала, чтобы втрескаться в пацана, промышляющего к тому же незаконным бизнесом. Да, он весь был словно соткан из того, что раньше она все
душой ненавидела. Из легкости и безалаберности, смешливости и хаоса. Постоянно расшатывая границы ее порядка, врываясь в них словно ураган. Он ее раздражал. Он ее восхищал своей нешаблонностью. Она не могла его выносить, и при этом ее к нему тянуло будто магнитом. И самое страшное, что уже много лет никто из окружающих не вызывал в ней никаких чувств. Этот же парень вызывал все сразу и одновременно.
Всего неделя, успокаивала себя Кэтрин. А потом он уедет. Исчезнет из ее жизни, словно его там никогда и не было. Достав туфли на каблуках, как и просил Хит, она закинула ежедневник в сумку и только закрыла дверь спальни, как снизу раздался крик:
– Твою мать, Кэт! – а следом поток нецензурной брани. – Твой кот нагадил в мои ботинки!
Это была случайность номер два, из‑за которой спустя сорок минут они неслись по коридорам школы, а телефон Кэтрин разрывался от входящих сообщений.
– Мы опаздываем, мы так опаздываем, – стонала она.
Им пришлось вернуться домой к Хитклиффу, сделав крюк, потому что он жил совсем в другом районе. Он переобулся, и все бы ничего, но, даже действуя максимально быстро, приехать вовремя не получилось.
– Всего двадцать минут, не страшно, – откликнулся Хит на бегу.
– Это тебе не страшно. Ты вечно опаздываешь.
Но не мне!
– Слушай, Кэт, это твой кот вообще‑то, я здесь при чем?!
– Ладно, прости. Заносит, – согласилась она. – Тоби действительно засранец. Надо было его кастрировать не жалея.
Хит оглянулся, в его глазах вспыхнуло опасение.
– Не зря они тебя боятся, – покачал он головой.
– О чем ты?
– Тот пацан, что плакаты рисует, давно к тебе неровно дышит, но даже подойти боится. Ты как глянешь на него!.. – засмеялся он. – Бедняга в последний раз едва со стремянки не свалился.
– Глупости, – возмутилась Кэт. – Ты придумываешь.
– Ладно. Так даже забавнее, – ухмыльнулся Хитклифф. – Только ты, похоже, этого не видишь. И кстати, я не всегда опаздываю.
– Ты опоздал на две прошлые репетиции. На уборку снега в пятницу и к мистеру Эрлингтону во вторник, а потом еще дважды из‑за слушаний. Учитывая, что это единственные причины для твоего присутствия здесь, выходит, что всегда.
– Боже милостивый, ты действительно так считаешь?
