Ознакомительная версия.
– Нет, Америки вы мне не открыли, Лев Аркадьевич. Разве что в деталях. Например, бабник – это уже несовременно звучит. Сейчас таких парней называют пикаперами, если вы не в курсе.
– Да в курсе, Ниночка, в курсе. Только я не совсем это имею в виду. Пикаперство – это так, модное ухарство-баловство, временное явление гормональной юности, с годами благополучно иссякающее. А крест настоящего бабника – это грех первородный, это на всю жизнь, это как печать на мужском естестве, черная метка, которую невозможно избыть, как бы страстно тебе этого ни хотелось…
Лев Аркадьевич вздохнул, провел по лицу ладонями, с тоскливым прищуром глянул в исходящее солнцем окно. Потом усмехнулся, снова заговорил, будто оправдываясь:
– А впрочем, и на женском естестве такая метка тоже не редкость, чего уж греха таить. Некоторые живут годами в семье, в любви и согласии, но при этом с проклятой аккуратностью бегают на сторону. Клянут себя, а бегают! Я думаю, мужчинам в этой ситуации как-то полегче, что ли, в них меньше камней летит. А женщинам – не приведи господь… И благодари бога, Ниночка, что на тебе такой метки нет! Ты – очень цельная натура, чистая, способная любить одного-единственного мужчину, способная к снисходительному пониманию… И к прощению… Это довольно редкое качество для женщины, поверь мне!
– Способная? Хм, как интересно… А я бы сказала по-другому, Лев Аркадьевич, без пафоса. Я бы сказала – обреченная. А кто обречен, тому мало радости от своей чистоты и цельности.
– Нет, не говори так! Это каким-то несчастьем звучит… Хотя, наверное, ты права. У вас, у таких женщин, своя правда. Значит, и моя Ларочка была из породы обреченных… Очень тяжело это понимать и принимать, да приходится. Но тем не менее спасибо тебе, Ниночка.
– Да за что, Лев Аркадьевич?
– Что ты принимаешь моего сына таким, какой он есть… Да, это большой душевный труд, наверное. Но не называй себя обреченной, прошу! Не принимает душа этого слова!
– Да. Я понимаю вас, Лев Аркадьевич.
– Да что ты понимаешь, девочка… Разве ты можешь понять?!
– Представьте, могу. И даже больше, чем вы думаете. Чувство вины – штука довольно невыносимая, да. Понимаю.
Он поднял на нее глаза – больные, тяжелые. Поймал взгляд и будто ухватился за него, как за соломинку. Губы дрогнули в жалкой улыбке. Так и говорил потом – сквозь эту улыбку.
– Понимаешь ли, Ниночка… Существует в природе некое равновесие вещей, характеров, склонностей… Часто именно цельные женские натуры волной причудливой судьбы и прибивает к проклятым бабникам. А может, это обычная физика, как притяжение минуса к плюсу, кто знает… Может, не стоит об этом говорить с позиции обреченности?
– Да как скажете, Лев Аркадьевич. Можно и не говорить, если вам не нравится.
– Хм… Как у тебя все легко. Не нравится – можно и не говорить… Ты и в самом деле так думаешь или просто из вежливости соглашаешься?
– Не пойму я вас, Лев Аркадьевич… Не пойму, чего вы от меня хотите?
– Да только одного, Ниночка, только одного… Не бросай его, ладно? Никогда не бросай! Ты очень ему нужна! Ты даже сама не понимаешь, до какой степени нужна! И Никита тоже до конца не осознает! Не бросай его, пожалуйста!
– Да я и не собираюсь…
– Погоди, не спеши. Это сейчас, когда все хорошо, ты отвечаешь именно так, не подумав и секунды. Но дай мне слово, что ты будешь так же крепка, когда… Когда столкнешься…
– Я поняла вас, Лев Аркадьевич. Я даю вам слово.
– Спасибо, Ниночка. Спасибо. Да, если со стороны послушать – странный у нас разговор получился.
– Да, вы правы. Разговор действительно странный. И давайте его прекратим, потому что уже все решили. Ведь я дала вам слово, Лев Аркадьевич.
– Ты его так любишь, да? Ты хоть понимаешь до конца, о чем я тебя попросил? Или… Или что-то еще стоит за твоей твердостью?
– Н… Нет… Ничего не стоит…
– Ладно, прости, не буду больше мучить тебя. Просто мне показалось в какой-то момент – силы уходят, и надо позаботиться о Никите… Никак не могу принять эту нелепую Ларочкину смерть. Ты права, чувство вины – это такое божье наказание, что… Впрочем, тебе не понять. Не дай бог тебе такого испытать, Ниночка. Никогда. А я виноват, очень виноват…
– А отчего она умерла, Лев Аркадьевич? Простите, что спрашиваю…
Сердце заколотилось в груди страшно, она даже испугалась в какой-то момент, что Лев Аркадьевич услышит.
– Да, в общем, банально все… Было сильнейшее осложнение на сердце после простуды, а она не придала этому серьезного значения. Не хватило сил до лекарства дотянуться, представляешь? Глупо, до ужаса глупо…
Что ж, можно перевести дух. Не думала же она в самом деле, что Лев Аркадьевич скажет ей правду о своих переживаниях, связанных с теми фотографиями! Нет уж, не надо таких откровений!
– Лев Аркадьевич, кофе! Вы же кофе хотели! – подскочила она со стула, ринувшись к плите. – А кофе уже остыл, давайте, я вам новый сварю!
– Что ж, давай…
Замолчал, слава богу. Нина оглянулась, посмотрела на него: водит брезгливым взглядом по кухне.
– Как же вы тут живете, Ниночка? Убогая какая квартиренка… Вы вот что! Давайте-ка собирайтесь и переезжайте к нам в квартиру! Сегодня же!
– Ой, нет, Лев Аркадьевич… Спасибо, конечно…
– Что значит – нет? Почему?
– Ну, я не знаю… Неловко как-то.
– Почему? Она ж все равно пустая стоит! Я там не появляюсь, на даче живу… А в квартире мне тяжело, там все о Ларочке напоминает… Там ее кресло, в котором она умерла… Нет, нет, я не могу… А вы – живите, пожалуйста! Почему нет?
Нина вздохнула, сжала крепко-накрепко зубы – ах-х ты, напоминает тебе! Виноват я, виноват! А не сам ли ты себе в оправдание песню спел? Грехом-то первородным не сына, а сам себя оправдал, так ведь? Особой мужской природой, черной меткой-печатью на мужском естестве?
Но на выдохе сама себя осадила – ты-то сама ничем не лучше… Ты Ларису Борисовну убила, ты. А он – твой соучастник. Ну, может, и наоборот как-то… Разницы все равно никакой. Надо же, а про фотографии так и не рассказал… Хотя – чего ж он будет про них рассказывать, сор из избы выносить. Святое ж семейство, мать твою. Кто без вины виноватый, кто ангел просто так. Просто потому, что захотел быть насмешливым ангелом…
К счастью, в кармане штанов запел знакомую мелодию телефон – Никита звонит! Молодец, избавил от необходимости отвечать на вопрос!
– Да, Никит!
– Нин, можешь поздравить, у меня полный порядок!
– Сдал?!
– Ну да! Получил свой законный трояк!
– Ой… А чего ж трояк-то…
– Да ладно, сама понимаешь, не до жиру. Трояк – тоже оценка. Удовлетворительно, значит. Может, пойдем, отметим где-нибудь такое удовлетворительное для всех счастье?
Ознакомительная версия.
