Ознакомительная версия.
Отец Федора продал дом в Николаевске и перебрался к сыну. Ему было тяжело расставаться с городом, в котором прожил всю жизнь. Но он сделал это, потому что почувствовал: он должен быть там, где счастлив его сын.
– Если бы было два Федора, – все так же шутил отец, – тогда другое дело… А сын у меня – один. И жизнь – одна…
А Лосев осуществил то, чего так страстно желал последние годы, – он открыл собственную фотостудию в Склянске. Для этого и ему пришлось пойти на жертву. Он поехал в Москву и… продал картину своего учителя.
А Виктор Камолов тем временем безутешно и безнадежно страдал. С единственной фотографии, сделанной ранней весной за тот волшебный час, что Федор и Елена провели в студии, на Виктора смотрели две пары лучащихся счастьем глаз. Но он видел только ЕЕ. Федора словно и не было на этом самом дорогом для Виктора снимке. Была ТОЛЬКО ОНА.
Он разговаривал с ней долгими вечерами, шептал ей в самое ухо трогательные и великие сумасшествия. И когда спустя несколько месяцев решился на отчаянный, но, как ему казалось, единственный путь к собственному воскрешению и счастью, он сунул в принимающее устройства модулятора эту единственную фотографию.
Виктор осознал, что произошло, только когда рядом со своей Еленой, мирно дремавшей в кресле, увидел… и спящего Федора. Потрясенный, он долго стоял перед двумя своими произведениями, перед двумя РЕПРОДУКЦИЯМИ разных людей, и размышлял, что делать дальше.
Времени на раздумья не было. Он схватил в охапку ФотоФедора, выволок его на крыльцо студии и, встряхнув, подтолкнул к тротуару, навстречу просыпающемуся летнему дню. Новый Лосев долго и в недоумении моргал глазами, пытаясь сообразить, как получилось, что он заснул в студии у друга и почему ничегошеньки не помнит.
– Ты просто устал, Федька, – сочувственно вздыхал Виктор, – уехать тебе надо. Бросить все к чертовой бабушке и уехать к отцу в Николаевск. Хватит с тебя злоключений!
«А ведь он прав, – думал новый Федор, вяло бредя по теплому тротуару в свою порядком надоевшую холостяцкую съемную квартиру. – Надо будет позвонить отцу…»
Еще пару дней он не мог прийти в себя от навалившейся усталости и тревоги. На опостылевшую работу идти не хотелось, и он решил, что, когда пройдет хандра, позвонит Юрику, чтобы узнать, уволили его из театра за прогулы или еще нет. Юрик – настоящий друг. Скверно, конечно, что теперь ему придется пахать за двоих, но он поймет Федора. Непременно поймет.
Новый Лосев теперь часами просиживал на скамейке в лобнинском парке отдыха. Почему-то его сюда влекло. Словно какая-то сила из недавнего, но неведомого прошлого приносила его сюда. Он щурился, наблюдая, как лениво скользили лодочки в пруду, как солнце заливало каждый уголок парка, выхватывая разноцветные пары, неторопливо бредущие вдоль огненной кромки воды, как шумливо-радостно вскрикивали дети, гоняясь за разбегающимися мячами. ФотоФедор рисовал дождь. Карандашом в широком блокноте. Она подошла, бросила взгляд на смелые движения грифеля и остановилась в нерешительности. А потом спросила:
– Почему – дождь?
Он обернулся через плечо и так застыл, не отрывая взгляда от незнакомки. Елена повторила вопрос, еще больше смущаясь.
– Не знаю, – ответил ФотоФедор, – наверно, потому, что дождь оставил бы нас здесь одних. Вы бы остались?
И она ответила:
– Осталась…
Потом они долго гуляли по парку, наслаждаясь тем, что им так легко и хорошо вдвоем, испытывая неизъяснимую благодарность и к этим лодкам, и к разбегающимся мячам, и к залитому солнцем воздуху, и к блокноту, в котором ощетинился дождь.
А потом он пригласил ее зайти к своему старому приятелю в фотостудию.
– Он славный малый и небесталанный фотохудожник.
Новый Федор почему-то боялся, что Елена не понравится Виктору, а его друг, напротив, приглянется его невесте. И он почти не ошибся. Виктор прохладно отнесся к его выбору и даже потом пытался отговорить друга от поспешной женитьбы, но и Елена осталась совершенно равнодушна к взлохмаченному фотографу. Казалось, она забыла о нем, как только вышла из студии. Это было восемнадцатое июля…
Виктору хватило ума показать, что он просто «прохладно отнесся» к выбору друга, что он знать не знает Елену. Она тоже, хоть и была удивлена встречей, подыграла ему. На самом деле Камолов был опрокинут и смят. Он задыхался от бешенства и безысходности. Второй раз на пути к его счастью оказывался Лосев! На этот раз – ФотоЛосев! Человек, созданный ИМ САМИМ! Он отказывался верить в такие чудовищные совпадения. Он даже не помышлял мириться с судьбой, потому что сам был полубог. Ведь не этот профан Лобник с цифрами вместо образов в голове, а именно он – Виктор Камолов – способен созидать и вершить человеческие судьбы. Все до единой. Кроме своей собственной…
Спустя пару месяцев он встретил свою ФотоЕлену, возвращавшуюся с работы. Она не поверила ему! Она рыдала, билась в истерике, но так и не поверила. «Ничего удивительного, – размышлял Виктор, – надо только набраться терпения. Скоро ты получишь неопровержимые доказательства, любимая…»
Он уговаривал ее съездить в Склянск и убедиться во всем самой. И однажды она сдалась. То, что ожидало Елену в родном городе, потрясло ее до глубины души. Это не укладывалось в сознании. Она была близка к отчаянию…
Но она поверила Виктору. И еще она поняла, что вот уже несколько месяцев живет с… репродукцией. Такой же, как и она сама. Отныне в ее глазах появилось что-то новое – безнадежное и решительное одновременно.
– Давай попробуем быть счастливыми, – сказала она однажды своему Федору.
– А мы разве не счастливы, любимая? – спросил он в ответ.
Федор бежал по Склянску и ждал, когда сердце разорвется в груди. За последнее время он пережил и выдюжил многое: и страх, и ужас неизвестности. Его едва не лишили жизни. Он был потрясен, узнав, что такое «вторые люди» – «органические дублеры». Он страдал и стонал от отчаяния, потеряв любимую. Но он совершенно не был готов к тому, что у него отнимут и последнее – ЕГО САМОГО, что он сам – РЕПРОДУКЦИЯ… «Лосев, ты знаешь, что такое репродукция? – вспоминал он слова Камолова, сказанные пятнадцать лет назад. – Это не просто копия, а ФОТОКОПИЯ. Она ничтожна и мертва. Она пошла и груба. Она – ТРУД БЕЗ СМЫСЛА, БЕЗ ВДОХНОВЕНИЯ И БЕЗ УСИЛИЙ. Жизнь, Федя, – это только оригинал!»
Через три дня изможденный и почерневший Федор стоял на пороге квартиры профессора Лобника. Тот распахнул дверь и уставился на Лосева, пытаясь сообразить, какие перемены так исказили и состарили его лицо.
– Что вам угодно? – сухо спросил Лобник.
Ознакомительная версия.
