Семен Львович вздохнул горестно.
— Я бы и сам хотел так думать, дочуля. Да только здравый смысл подсказывает, что как прежде мы жить уже не будем.
Тамаре ну очень уж не хотелось мириться с безнадежностью. Всплеснула руками, как-то вся подобралась, воскликнула горячо:
— Нет же, пап, ты ведь говорил, что дядю Илюшу выпустят через четыре года. Если без него ничего не получится, то мы ведь сможем хотя бы через четыре года вернуться к прежнему уровню, правда?
Зельдов опустил голову, помолчал. С тяжким вздохом ответил еле слышно:
— Вряд ли. Вряд ли, Тамарочка, Илюша сможет нам помочь… Если б ты только знала, детка, как все плохо…
Зельдов вдруг заплакал. Тихо, по-мужски, без надрывных всхлипов, без бабских подвываний. Только плечи крупно подрагивали. Тамара совсем испугалась. Вжалась в кресло и сидела тихонечко, боясь пошевелиться. Плачущий отец — зрелище, доселе ею не виденное ни разу.
Семен Львович плакал долго. Пожалуй, впервые за долгие месяцы позволил чувствам вырваться наружу. Вытер глаза тыльными сторонами ладоней, сказал опять же со вздохом:
— Я ведь, дочуля, в себе все это ношу. Ты прости, что я так рассупонился. Просто так тяжело одному вариться в этих неприятностях. А маме и Софочке ничего не могу рассказать. Так не хочется их тревожить, если б ты знала! Ты теперь уже взрослая, самостоятельная. Замужняя. Ты сможешь понять. А Сонечка ведь еще сущее дитя. Мне б ее пристроить как тебя — и душа моя была бы спокойна. Да она взрослеть отказывается, у нее ж еще ни одного постоянного кавалера — сегодня с одним гуляет, завтра с другим. Вот и найди ей хорошего мужа при таком легкомыслии. Эх… А мама… Мама вообще слабая женщина. Я даже не представляю, как она сможет пережить такое потрясение… Эх, Тамарочка, дело ведь не только в Илюше… У меня и помимо него гора неприятностей. Как будто сглазил кто-то, как будто прокляли. Последний мой груз тормознули на таможне, арестовали. Я ведь, Тамарочка, нечисто работал, чего там… Разве в нашей стране можно работать чисто? Работать, наверное, можно, а вот заработать… В общем, груз арестовали. А я ведь половину суммы уже получил за него, понимаешь? Контракт сорван. Пусть не по моей вине, вернее, не совсем по моей, но контракт сорван. Мне пришлось перевести эти деньги обратно. Да еще и неустойку выплатить. А неустойка — страшно сказать — сто процентов суммы сделки. То есть мало того, что я на этой сделке ничего не заработал, я на ней практически последнее потерял. Все, что было, в заводик вбухал. Еще не достроил, а уже сделал предоплату за оборудование. Оборудование готово, нужно срочно проплатить остальные пятьдесят процентов. Вернее, уже не нужно, уже опоздал, сорвал очередной контракт. Слава Богу, тут хоть без неустойки обошлось. Правда, сумму предоплаты я таки потерял…
Тамара воскликнула:
— Но ведь это не могли быть последние деньги, правда, папа? Ведь не может же быть, чтобы у нас ничего не осталось! Ведь существует же завод, в конце концов, он ведь тоже чего-то стоит! Да и та партия товара, что на таможне. Ведь рано или поздно вопрос решится и груз отправится по адресу!
Зельдов вздохнул еще более горестно. Ох, как нелегко ему было признаваться дочери в своих ошибках!
— Никуда он, Тамарочка, не отправится. Никуда. Тут бы мне самому куда подале не отправиться… Там ведь, детка, все очень и очень серьезно… Впору сухари сушить. Да, ты была права — по неустойке я отдал не последнее. Последнее ушло на взятки, чтобы отмазаться от того дерьма, в которое я влез с головой. Денег не осталось абсолютно, голый да босый, а угроза еще не миновала. По сей день дамоклов меч висит на волосинке. В любую минуту, Тамарочка, в любую минуту…
Семен Львович опять расплакался. Тамара сидела, совершенно потрясенная. Господи, ужас-то какой! Еще не хватало, чтобы ее отца посадили! Какой позор! Ее же тогда ни в одно приличное общество не примут!
И тут вдруг Тамаре стало ужасно стыдно за свои мысли. О чем она думает? Как же она может думать о себе, когда над всей семьей нависла такая угроза? Папочка, бедный папочка! Он ведь только хотел, чтобы его девочкам было хорошо, только ради них и вляпался в нечестную игру. Только ради того, чтобы видеть радость на их лицах, даря очередную дорогую игрушку.
Тамара тут же подскочила, присела перед отцом на корточки, обхватила его ноги, уткнулась лицом в колени и тоже расплакалась:
— Папочка, папочка! Не плачь, не надо! Родненький, миленький, не плачь! Все обойдется, все будет хорошо. Я сделаю все, что ты захочешь, ты только скажи. Скажи, что нужно, папочка, я сделаю. Ты только не плачь…
Через несколько минут оба успокоились. Выплакавшись, смогли перейти на деловой тон. Зельдов откашлялся немного, и провозгласил:
— Ну все, все, поплакали и будет. Слезами горю не поможешь. От тебя, Тамарочка, собственно говоря, уже ничего и не требуется. Слава Богу, ты в безопасности — ты замужем, ты Андрианова, и твоему благополучию ровным счетом ничего не угрожает.
Тамара возразила:
— Да, но я ведь хочу помочь! Ты мне только скажи, папочка, скажи, что делать, чем я смогу помочь. Ты ведь уже наверняка придумал выход, правда?
Семен Львович вновь вздохнул:
— Ну, детка, выход — это слишком громко сказано. Выхода по большому счету у нас нет. Нам сейчас нужно думать не о том, чтобы вернуть утраченное состояние, а как сохранить хоть что-нибудь, чтобы было банальным образом на что жить. Очень, знаешь ли, не хочется оказаться снова в типовой хрущевке. Однако дом таки придется продать…
Тамара вскинулась но промолчала в ожидании разъяснений.
— Да, Тамарочка, да. Дом таки придется продать, — печально повторил Зельдов. — Это вопрос времени, другого выхода у нас нет. Мне одно только содержание этого дома вместе с прислугой выливается в жуткую сумму. Раньше я посчитал бы это целым состоянием… А денег ведь нет совсем…
Тамара не выдержала:
— Но ведь ты продал мой Мерседес!
Семен Львович криво усмехнулся:
— Если бы продал, детка, если бы… Впрочем, продать его можно было бы в лучшем случае за полцены от покупной стоимости. Нет, детка, на твоей машине нынче ездит старший следователь по особо важным делам… Да все равно тех денег хватило бы на месяц-другой, не больше, да и то при условии жесточайшей экономии. Нет, дочуля, наш дом мне нынче не по карману. Придется продавать, никуда не денешься.
— На моем Мерседесе? — потрясенно переспросила Тамара. — Какой-то мент?!
— Не какой-то, Тамарочка, — поправил ее отец. — Если бы не этот мент, твой папочка в шикарном полосатом костюме сейчас смотрел бы на тебя через решетку. Эх, да если бы он был один, этот мент! Их там знаешь, сколько голодных? Так что твой Мерседес — так, мелочи жизни. Песчинка, образно выражаясь…
