Только бы Кирюша не узнал об этом раньше времени. Только бы не догадался. А то как бы не заставил отказаться от счастья материнства. Нет, не заставит, ни за что на свете не заставит! Даже если будет угрожать полным разрывом отношений — все равно не заставит! Света ведь и так едва ли не каждый день готовилась к разрыву. Как бы больно ни было, но она практически готова к этому. Потому что с самого первого дня настраивала себя на то, что их любовь недолгая, короткая, практически разовая. Даже удивлялась, что так долго она тянется. А потому день ото дня ожидала разрыва. Одного боялась — не успеть. Не успеть зачать младенчика, плоть о плоти Кирюшину, кровь от крови. Только этого и боялась. Но теперь ей ничего не страшно — ее кроха надежно укрыта от всех бед. Расти, малышка, расти. Набирайся силенок, милая, они тебе еще ох как понадобятся!
Зельдов прошел в гостиную, огляделся по сторонам и критически покачал головой. Потом улыбнулся ободряюще, мол, ничего страшного, бывало и похуже, и спросил:
— Ну что, дочуля, рассказывай, как живешь.
Тамара даже не догадалась предложить отцу хоть чашку чаю. По-хозяйски упала в кресло перед телевизором, вытянула ноги, чуть приглушила звук, чтобы не мешал разговаривать, и ответила недовольно:
— Не видишь сам? Сижу вот…
Она неопределенным жестом обвела руками вокруг: мол, сам посмотри, как живу нынче, аки сиротка несчастная. Вслух добавила:
— На сериалы вот подсела. Представляешь, ужас какой? А чем еще целыми днями дома заниматься?! Выйти особо некуда, встретиться не с кем. Перед знакомыми стыдно, ей Богу! Представь, если мне стыдно в эту конуру Софочку пригласить, то как я посторонних людей сюда приведу? Так, выберусь иногда на маникюр, на педикюр, к косметичке. Ну, парикмахерская, естественно, в смысле салон. Массажики там разные, солярий, тренажерный зал, по магазинам прошвырнуться. А так… В общем, обабилась совсем, превратилась в домохозяйку, даже в домработницу…
— Ну-ну, — ободряюще улыбнулся Семен Львович. — Не все так плохо, Тамарочка, не все так плохо. Многие хуже живут, и ничего, вполне довольны.
— Спасибо, папочка, утешил! — саркастично отозвалась Тамара. — Мне сразу стало легче! Сразу почувствовала себя в этой халабуде, как в родном доме!
Семен Львович посерьезнел. Брови сдвинулись к переносице, глаза потемнели:
— Ты, Тамарочка, запросы-то свои немножечко умерь. Между прочим, нам раньше вчетвером приходилось ютиться в куда худшей квартирке, и ничего, жили, не особенно тужили. Или ты забыла, как мы раньше жили?
Тамара скривилась недовольно. Уж очень она не любила, когда кто-то напоминал ей о прошлой жизни.
— То ж, папочка, было раньше. Мы ведь тогда еще не знали, что можно жить по-другому. А потом узнали. И теперь у меня нет ни малейшего желания возвращаться к прежнему уровню. Забери ты меня отсюда, папочка, пожалуйста забери! Ну не могу я здесь, не могу я с ним! И ведь бесполезно это все, ничем-то мои мучения не окупятся! Ты ошибся, папочка, признай! Надо было в другую сторону внимание обратить. На Воронцова, например. Или на Осипчука. Да хотя бы на Погребельникова! Ну неужели в нашем кругу не нашлось более приличного мужика, чем долбанный Андрианов?! Как ты мог так ошибиться, папочка?!
Семен Львович помолчал, словно раздумывая. Прошелся по квартире, заглянул в спальню, вышел оттуда с брезгливо перекошенным лицом — кровать не была застелена, хотя время было уже глубоко за полдень, скорее, ближе к вечеру. А там — полный бедлам. Присел в кресло. Устроился поудобнее, основательно, словно готовясь к серьезному разговору.
— Если я, Тамарочка, и ошибся, то не в выборе. Я, дочуля, ошибся, когда так бездумно начал деньгами швыряться. Мне бы тогда с Андриановых пример взять. Ведь у них-то денег побольше нашего будет, да они почему-то не считают возможным так ими швыряться. Скромно ездят, скромно живут. Никаких мерседесов, между прочим, обходятся Ауди. И ничего. Кирилл твой вообще на Тойоте ездит. Правда, не на самой дешевой, но все равно ведь не на Мерсе, не на БэЭмВухе. И не рассыпается при этом. Квартирку себе четырехкомнатную прикупили — и ладно. Не в типовом доме, конечно, не малометражку, и тем не менее. Никаких тебе загородов, никаких особняков. Чай, не бояре. А я чего-то в бояре полез. Дурак. Нет, дочуля, единственный раз, когда я сделал правильный выбор, был именно тот, когда я настоял на кандидатуре Андрианова. Потому что и Осипчук твой, и Воронцов, и Погребельников в любой момент могут оказаться у разбитого корыта. Такие же дураки, как и я. Сколько таких вот Погребельниковых да Воронцовых в девяносто восьмом в пропасть рухнуло? И мы бы тогда как пить дать рухнули, благо, нам в тот момент еще терять нечего было. А Андрианов тогда устоял. И ему, конечно, досталось, и ему основательно крылышки подрезали, перышки пощипали, но выстоял мужик. И в следующий раз выстоит. И от таких вот сотрясений он только закаляться будет. И крылышки свои когда-нибудь расправит о-го-го, будь здоров! А о Погребельниковых разных, Осипчуках с Воронцовыми никто и не вспомнит. Так же, как и о Зельдовых, между прочим. Потому что если в ближайшее время нам не удастся исправить ситуацию, о Зельдовых забудут очень скоро. Раньше, чем хотелось бы. И раньше, чем ты представляешь.
Тамара затихла. Только смотрела на отца перепуганными глазами, и молчала.
Семен Львович продолжил после короткой паузы:
— Так что, Тамарочка, терпи. Бог терпел и нам велел. Догадываюсь, что несладко. Опять же моя вина. Я не должен был приучать вас к такой безбедной жизни. Надо было жить, как раньше, ну, может, чуточку получше. А мне сильно вас побаловать хотелось. Слишком уж тяжело раньше жили, никогда ведь не могли себе ничего лишнего позволить. А так хотелось! Очень уж приятно было видеть радость на ваших лицах. Понравилось делать дорогие подарки… Глупо. Ах, как глупо!
Тамара словно опомнилась, отошла от шока. Как-то очень не хотелось думать, что дела у семейства Зельдовых уж настолько плохи.
— Пап, ну не может ведь быть все так плохо! Ты ведь наверняка утрируешь, правда?! Ведь это временные трудности, да? Ведь временные, скажи? Ведь мы же можем немножечко потерпеть, перетерпеть. Ну, затянем потуже пояса на месяц-другой, ну пусть на полгода, а потом же… А? Ведь это же не навсегда?
Семен Львович вздохнул горестно.
— Я бы и сам хотел так думать, дочуля. Да только здравый смысл подсказывает, что как прежде мы жить уже не будем.
Тамаре ну очень уж не хотелось мириться с безнадежностью. Всплеснула руками, как-то вся подобралась, воскликнула горячо:
— Нет же, пап, ты ведь говорил, что дядю Илюшу выпустят через четыре года. Если без него ничего не получится, то мы ведь сможем хотя бы через четыре года вернуться к прежнему уровню, правда?
