Зато с Идалией было все в порядке. Я ее ненавидела за то, что она такая хорошая. А сейчас я горжусь своей сестрой. Она учится в колледже, будет заниматься бизнесом. Идалия собирается замуж за одного красивого честного человека. Бабушка заслужила такую хорошую Идалию после всего, что вытерпела от нас с матерью. Только Идалия мало в чем разбирается. Она мягкая, не знает самых простых вещей, даже как за себя постоять. Я на три года моложе, но будьте спокойны — когда Идалию кто-нибудь обидит и она мне расскажет, я их изобью. Хоть я и маленькая, а девчонки меня боятся. Я отомщу любому, кто попробует обидеть ее. Хочу сказать, что если бы я умела тихонько делать, что хочу, от меня бы все отстали. А у меня каждый день беда — то дома, то в школе. Я трахалась, нюхала кокаин, не ночевала дома. Один раз удрала из школы. Прихожу домой и вижу — на диване сидит белая леди. Она похожа на вас, Рита, даже лучше. Судья во время процесса над малолетними сказал, что я неисправимая, приговорил к шести неделям в «Конклине». Я умоляла бабушку не пускать меня туда, уверяла, что я исправлюсь. Она сказала, что с нее хватит говна. «Лучше ты сейчас поплачешь, чем потом буду плакать я».
Обстановка в «Конклине» меня раздражала. Наркоманы, пьяницы резали себя от нечего делать бритвой. Одна придурошная взяла молоток и разбила все окна у себя дома, а потом долбанула себя по руке. Я держалась в стороне, считала дни, пока одна, постарше, ее звали Бесс, не заговорила со мной. Она обозвала меня дешевкой, которая дает налево и направо. «Ты бы лучше брала плату», — повторяла она, советуя мне, как вести себя. Я получала вдвое больше, чем Маделин, и с легкостью. Я меньше и намного красивее. Красота приносит деньги.
Бесс рассказала про бар в Тетерберо, где можно сделать сто долларов за вечер танцев. «Девочки, девочки, девочки», — было написано на табличке над дверью. Внутри темно, и пара девчонок танцевала под громкую музыку. Бармен посмотрел на меня и быстро кивнул головой, мол, сама знаешь, зачем пришла. Он был высокий, этот Эдди, бородатый, думал, что если стоит за стойкой, можно и выпендриваться. Он измерил меня взглядом и говорит: «Ты когда-нибудь раньше танцевала?» Я сказала ему, как научила Бесс: «Во Флориде».
Задняя комната была отвратительная, грязная. Никогда не забуду. Железный стол, накрытый бумагой, пепельницы и стаканы, два стула с сиденьями, изрезанными ножом. Белый парень за столом, с рыжими волосами, очки в железной оправе, рубашка не сходится на жирном пузе. Он осмотрел меня со всех сторон, спросил, сколько лет. «Восемнадцать». — «Есть удостоверение?» — «С собой нет». Он молча поднял мою кофту и ущипнул за сиську. Велел сделать ему минет, и меня взяли танцевать.
В ту ночь я заработала 47 долларов чистыми, просто за танцы. Пятнадцать минут одетая, пятнадцать минут раздетая. Вышибалы позаботятся, чтобы никто тебя пальцем не тронул. Мне некуда было идти, когда бар закрылся. Одна из девочек сказала, что я могу пойти с ней. У нее была большая старая квартира над цветочной лавкой. Она завела меня в комнату, где было полно хлама, коробок и старой одежды. Отопления не было. Холод собачий, и я не могла уснуть, думала, как я буду одна — без бабушки, без Идалии, даже без «Конклина». Ноги онемели от холода и от танцев. Я была напугана, но знала, что если вернусь домой, то не пройдет и месяца, как опять что-нибудь случится и бабушка меня снова выгонит. Я лучше буду одна в «Конклине» или каком-нибудь проклятом доме с чужими людьми. Решила так: жить, как сейчас — лучше, чем оказаться на улице.
В комнате — непроглядная тьма. Так темно, что было без разницы, открыты глаза или закрыты. Смертельный холод. Я свернулась калачиком, укрылась с головой одеялом. У вас когда-нибудь было так: только начинаешь засыпать и не можешь понять, чей храп слышится? Думаете, что за мудак храпит? А это вы сами и храпите. Это храп ваш.
Рита и миссис Тайлер открыли утром глаза за секунду до того, как на кухне один работник окликнул другого. Как ни странно, они даже слышали, как он набрал воздуха в легкие, прежде чем завопить:
— Соль! Ну, бы-ы-стро!
Сегодня они выходят. Выходят. Скоро.
Как люди, которые до рассвета должны отправиться в аэропорт, потому что заказан билет на самолет, Рита и миссис Тайлер умывались и одевались молча. Они полоскали горло, чистили зубы, укладывали вещи — шум сборов заменил звуки голосов в это утро.
Было около трех, когда Рита, миссис Тайлер и Луз пожелали друг другу спокойной ночи. Рита дрожащими пальцами завязывала шнурки. Меньше поспишь — день длиннее. По мере того как росло приятное возбуждение, нетерпение и тревога, то и дело всплывал один вопрос: будет ли Алекс ждать меня, когда я отсюда выйду?
Миссис Тайлер хорошо выспалась. Голова ясная, руки не трясутся. Она слегка поправляет волосы, не расчесывая их и не брызгая лаком. Она мечтает, что скоро окажется дома под душем, пару раз вымоет голову, ототрет себя мочалкой, побреет ноги, протрет тело лосьоном, потом медленно, с особым удовольствием, оденется, не оставляя без внимания никаких мелочей. Вечер проведет наедине с Джоном. Можем сесть в машину и поехать в деревню в Пенсильванию, думала она, можем поехать на побережье в Джерси. А может, лучше просто посидеть дома. Точно, так и сделаем. Она не может дождаться, когда, наконец, приготовит у себя на кухне ужин, сядет с Джоном во дворе в лучах заката, а когда стемнеет, ляжет на чистые простыни.
Одетые, с уложенными сумками, готовые идти, Рита и миссис Тайлер сидят на раскладушках. Ждут.
Наконец пришла надзирательница, вставила ключ в замочную скважину со словами: «Идем?»
Они выходят, Рита первая. Маделин стоит у решетки своей камеры в изголовье раскладушки, с отекшим после сна лицом. Рита и миссис Тайлер остановилась. Надзирательница ничего не имеет против, она не спешит выполнять поручение: все равно потом будет другое.
Маделин откашлялась, пригладила руками волосы. Миссис Тайлер сказала: «До свидания и… и берегите себя». Маделин вяло улыбнулась и ответила, что все будет в порядке.
Луз, между тем, крепко спала, свернувшись калачиком, руки между колен. Рита придвинулась к решетке, в последний раз глядя на Луз. Маленькие ступни с въевшейся от туфель на босу ногу грязью, красная полоска вокруг щиколоток, голени худые. Грудь Луз мерно поднималась и опускалась — спокойно, как у девочки. Как у ребенка, подумала Рита. Она смотрела на припухшую нижнюю губу Луз, ее длинные, темные ресницы. Младшая сестра, пришло в голову Рите.
— Ты передашь ей «до свидания»?
Процедура официального освобождения: возвращение часов, бумажников и обручальных колец. Радость освобождения под конец была омрачена — кольцо выскользнуло из конверта и покатилось вдоль стойки. Рита нахмурилась. Призадумалась, взволнованная этим символическим происшествием. Она собралась положить кольцо в карман, но вместо этого надела его на палец. Она знала, что может выбросить его в реку с моста, но просто потерять — похлопать по карману, а кольца нет — боялась. Подписали три бумаги, каждую в отдельности, потом вышли через боковую дверь и оказались на свободе.
