- Что ты делаешь? – с ужасом зашипел я на неё.
А в ответ услышал тихое:
- Бог умер…
Да, именно в тот момент во мне что-то рухнуло - наверное, это была стена самомнения, загораживающая от меня правду, потому что я вдруг понял, каким чудовищем являюсь: моя жена медленно и уверенно сходила с ума, пока я, сосредоточившись на своей потере, регулярно выдавал ей указание “взять себя в руки”.
Худшее заключалось в том, что сразу после произошедшего Викки убивалась от горя, но была ментально жива. Она, как и я, страдала, но оставалась в здравом уме, пока я её не обвинил.
Я сказал ей правду. Прокричал её, бросил в лицо. И в тот же самый миг перестал для неё существовать.
Какой прок от собственной правоты, от грёбаной истины, если она способна убить человека?
Моя правда раздавила мою жену, уничтожила любящую женщину. Викки исчезла, спряталась. Её сокрушило не что-то одно, а совокупность событий, серия ожогов и ударов, от которых она перестала уворачиваться: смерть ребёнка, моё обвинение, безжалостная речь моей матери на похоронах, холодные взгляды родни и знакомых, шёпот и открытое осуждение.
Я должен был сообразить, додуматься, сердцем почувствовать необходимость поддержать её, дать свою руку и позволить опереться. Но где уж мне - я был на неё зол. Я свирепствовал, ведь трагедия, смерть моей дочери, действительно случилась по халатности жены. В тот момент я ненавидел всё: «недоразвитый материнский инстинкт» или же «полное его отсутствие», «синдром Аспергера», вспомнил все свои к ней претензии за те годы, что мы успели быть родителями. Всё дерьмо, что успело осесть на дне моей души, теперь поднялось и мелькало перед глазами раздражающими воспоминаниями: не вовремя сменённый подгузник, недоученные буквы, синяки и ссадины от падений, которых можно было избежать. Я так думал.
Теперь же, спустя шесть лет, ничего не вернув, а только потеряв ещё больше, я оглядываюсь назад и понимаю - Викки была превосходной матерью, лучшей из возможных. Она растила «особенного» ребёнка, будучи сама «особенной», отдавая свою любовь и делая его по-настоящему счастливым. Моя дочь улыбалась - это было важнее всего. Викки заботилась о ней, отдавая всё своё время, добровольно положив свою жизнь на алтарь последствий моих поломанных генов.
Самое худшее, что могла сделать мать Викки для совершившей ошибку дочери, это оставить ей вместо поддержки немой, но оттого ещё более душераздирающий упрёк – она тоже умерла. От стресса, вернее, от инфаркта. Потом были журналисты, нашедшие в нашей трагедии громкие заголовки для своих газет. Я был вынужден вывести жену за пределы англоговорящего континента и спрятать в жаркой Италии, а вышло так, что устранил её с глаз, оставив один на один с нашим общим горем. «Благими намерениями устлана дорога в ад» – кажется, так говорят - что ж, мой «ад» не заставил себя долго ждать.
Звонок Альбы - женщины, соединившей в себе роли помощника и домработницы, оставленной приглядывать за подозрительно тихой женой, поднял меня посреди ночи:
- Ваша жена, мистер, - она упорно называла меня по-книжному «Мистером», хотя я не раз просил её использовать моё имя, ведь в реальной жизни этот официоз давно предан забвению, - она в больнице!
- Что с ней? - спрашиваю, зная наперёд ответ.
Да, я знал, потому что, по всей видимости, предвидел, предчувствовал, но ничего не сделал, чтобы предотвратить.
- Я пришла в девять, как обычно, зашла, чтобы проверить её и мне не понравилась поза, в которой она лежала. Я позвала, она не ответила…
- Короче!
- Я вызвала неотложку, и её забрали.
- Пульс есть? Ты проверяла пульс, Альба?
- Доктор проверял: он есть, вернее, был…
Был… Каким устрашающим может быть одно только слово. Слово, и ты в шаге от приговора.
- …они считают, что она приняла снотворное.
- Какого дьявола ты не называешь её по имени, Альба? Ты никогда не называешь её по имени! Никогда! Почему?
После долгого, тяжёлого молчания на противоположном конце земного шара мне отвечает умудрённый жизнью и опытом женский голос:
- Потому что у неё рак души. Она пустая внутри, разве Вы не видите?
На моё счастье доза снотворного оказалась слишком маленькой, чтобы убить, но достаточно сильной, чтобы нанести ещё удар по уже уязвимой психике.
Я попал в чистилище – место, где у меня было множество часов на размышления. Я думал о том, как так вышло, что у меня – умно-мудрого, не всесильного, но способного на многое, жена потеряла реальность. Не рассудок, а именно реальность – это было как раз то, о чём предупреждала её мать: Викки ушла глубоко в себя, настолько глубоко, что достать не мог ни я, ни опытный психиатр. Ни один из них.
Потянулись долгие, изматывающие дни её терапии и моего отчаяния. Ей становилось лучше, специалист-обладатель множества сертификатов и лицензий, а также автор десятка научных работ перечислял сдвиги, нахваливал наши перспективы, но моей жены не было. Вместо неё даже не на меня, а всегда в сторону, смотрела чужая, изменённая женщина. Я искал в ней тепло, которым она так очаровала меня когда-то, но находил только отстранённость.
Потом случился «второй раз». Она попыталась сбежать от меня, вскрыв вены. Я нашёл её случайно - потому что сходил с ума на свой собственный манер, топя сознание в алкоголе и кокаине. Если бы не банальная рвота, заставившая ломануться в ванную, Викки бы уже не было.
Ужас, пережитый в те мгновения, когда я, давясь рвотными позывами, искал её пульс, умоляя Бога, которого уже успел возненавидеть, дать мне шанс, выбил всю дурь из моей головы, напомнив об ответственности.
Я собрался. Собрал волю в кулак и заставил себя подняться над обстоятельствами, научился дышать тем, что есть, не убиваясь по утраченному и не ища предательски нового. Да, это «новое» заманчиво и почти на каждом шагу предлагало забыться, отвлечься и получить здоровые эмоции, поменять картинку.
Я не позволил, не подпустил даже Дженни, зная наперёд, что именно она могла бы стать для меня самым действенным лекарством. Во-первых, ни одна женщина не заслуживает такой участи, а во-вторых, ответственность: я помнил, что когда-то давно взял на себя ответственность за девочку, нуждающуюся в любви больше, чем остальные.
Да, я наивно называл это ответственностью, и так же наивно полагал, что смогу пережить в её жизни другого мужчину. Я не сумел понять, что моя неспособность отпустить её, забыть о ней - это и есть любовь.
Глава 48. Кай: «Самое ценное»
Bonaparte - Melody X
Now you look for love in the times of hate
How many swipes for a blow of fate
You keep the light on
You keep the light on
You keep the night light on
Every day is like the same old song
Until everything right goes wrong
You keep the light on
You keep the light on
You keep the night light on
Hold your broken dream up high
Oh you know you try
Oh you know you try
It's the worst case scenario lullaby
Something's gotta change
Something's gotta change
Hold on
Hold on
Hold on to something good
Меня нельзя назвать жалостливым или сердобольным человеком, умеющим глубоко сопереживать и готовым жертвовать чем бы то ни было ради спасения других или хотя бы помощи. Но вот первые люди (индейцы) всегда играли особенную роль в моей жизни, я совершенно иначе их воспринимал, выделяя среди всех остальных людей: слишком много в них мудрости и простых истин, способных перевернуть сознание с ног на голову и даже разрушить твой собственный ровно выстроенный мир иллюзий, возведённый на фальшивых ценностях.
Это был один из тех тяжёлых, но, к счастью, не таких частых вечеров, когда я не мог собраться с мыслями и силами, чтобы вернуться в дом, где жила жена, похожая на зомби. Женщина, которую я любил.
