— Примеряй скорее, надо посмотреть, хорошо ли сидит, — велел Родимцев.
Я стянула шорты и футболку и взяла платье. Ткань заскользила по коже, ласково ее поглаживая.
— Ну, ни фига же себе, — восхищенно прокомментировал Павел.
Я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение.
Платье было из золотистого шелка, расшитого стеклярусом, и в Москве я бы ни за что не решилась такое одеть.
Полностью закрывая тело спереди от шеи до щиколоток, на спине платье имело совершенно неприличный вырез до поясницы. Мягкие волны ткани с одной стороны, лежали свободно, а с другой совершенно неприлично подчеркивали каждый изгиб моей фигуры. При малейшем движении шелк загадочно мерцал, стеклярус благородно искрился, а я вдруг почувствовала себя такой красивой, что никакая Аданна мне и в подметки не годилась.
— Еще обувь должны были доставить, — как-то хрипло сообщил Родимцев.
Я оторвала взгляд от своего отражения и посмотрела на Павла. Замерла, прочитав в его глазах восхищение. Когда мужчина так смотрит на женщину, ей совершенно не страшны никакие конкурентки.
— Не привезли, — ответила, глядя ему в глаза.
— Сейчас разберусь, — не отрывая от меня горящего взгляда, Родимцев попытался нашарить рукой телефон.
Понаблюдав за его тщетными попытками найти гаджет, решила сжалиться.
— Твой телефон наверняка в кармане джинсов.
— А джинсы где? — Павел не отводил от меня глаз.
Вот что значит подходящее платье!
— Там, — сообщала ему.
— Там, — кивнул. — А где там?
— А где ты их оставил? — спросила чуть насмешливо, ощущая, как меня переполняет чувство восторга.
— А черт его знает, — сознался Павел.
С трудом сдерживая себя, что бы не рассмеяться, чуть приподняла подол, и гордо прошествовала в ванну.
Так и есть, джинсы, в компании с футболкой валялись на полу. Взяла вещи и вернулась в спальню. Родимцев сидел в той же позе, в которой я его оставила. Надо же, как его цепануло.
— Держи, — кинула в него одеждой.
Он отмер, поймал джинсы, достал телефон и стал искать нужный номер.
В дверь опять постучали.
— Я открою, — вскочил Павел.
— Ты голый, — напомнила ему и пошла к двери.
— Прикройся, — понеслось в спину.
— Я в платье, — возразила.
— Это не платье, — сообщил Родимцев. — Это черти что. Тебе не стоит его надевать.
Я не стала отвечать, открыла дверь. На пороге стояла та же служащая, и опять с коробкой, только поменьше.
— Это вам, — вежливая улыбка.
На этот раз я, перед тем, как взять коробку, достала из кошелька чаевые.
Забрала коробку, отдала мелкую купюру.
— Благодарю, — женщина чуть поклонилась.
Я закрыла за ней дверь и пошла к Павлу.
— Тебе не стоит носить это платье, — с нажимом повторил он.
— Да? — я устроилась на кровати и открыла коробку. — Почему?
— Он чересчур открытое, — веско ответил Родимцев.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — возразила, доставая очередное произведение искусства.
А как иначе можно назвать босоножки, которые я держала в руках? Тонкий высокий каблук, золотые переплетающиеся ремешки. Интересно, я смогу на них хотя бы стоять? Вау, да тут ортопедическая стелька!
— Помоги, пожалуйста, — попросила Павла, протягивая ему обувь.
Павел поднялся с кресла. Голый, большой и очень …. Неравнодушный. Глянул на себя, хмыкнул и натянул джинсы на обнаженное тело. Мои мысли приняли совершенно иное направление, пришлось одернуть себя. Во-первых, в соседней комнате ребенок. Да, он увлечен мультиками, но это не помешает Ваньке, по закону подлости, войти в самый неподходящий момент. А во-вторых, нужно уметь держать себя в руках. Соберись, Катерина!
Павел опустился передо мной на колени и, взяв из моих рук, одну босоножку, стал надевать ее мне. И вот вроде бы совершенно простое действие, но как он умудряется это делать! Нежно, волнительно и безумно соблазнительно.
— Мы закажем тебе другое платье, — промурлыкал Родимцев, поглаживая мою ступню.
До меня не сразу дошел смысл его слов, я была очарована интонациями. А потом… стоп! Он хочет забрать у меня это чудо? Не отдам!
Я наклонилась к Павлу и нежно погладила его по щеке.
— Я пойду в этом, — как можно сексуальнее прошептала в ответ.
Видимо, Родимцев тоже не сразу понял, что я ответила, потому что согласно кивнул. И только через мгновенье опомнился.
— Катерина, — грозно прорычал он, поднимаясь.
— Павел, — я повторила его интонацию.
— Ты так не пойдешь!
— Пойду!
— Я сказал: нет! — Павел выпрямился во весь свой немаленький рост.
Ах, так! Я тоже поднялась. Посмотрела на него, все-таки в росте я ему явно проигрывала. Ничего, это мы сейчас исправим. И, хоть в одной босоножке, было чрезвычайно неудобно, но забралась на кровать. Теперь я была выше Родимцева, моя грудь находилась почти на уровне его глаз. Глядя прямо перед собой, Павел выразительно хмыкнул.
— Катюша, давай ты пойдешь в другом платье? — нежно обратился он к … моей груди.
Грудь была против, я тоже.
— Неа, — ответила я за нас обеих и, поскольку стоять было катастрофически неудобно, ухватила Родимцева за плечи.
Он горестно вздохнул, обнял меня за талию и снял с постели.
— Уверена? — спросил, вернувшись в кресло со мной на руках.
— Абсолютно, — я хотела было устроится поудобнее, но поняла, что это плохая мысль.
А бы даже сказала, жестокая. Попыталась подняться, но Павел не дал.
— Может, другое?
— Павел!
Он опять вздохнул.
— Ну, хорошо, — согласился обреченно.
— Да в чем проблема?! — задала ему вопрос.
В конце концов, не такое уж это и экстремальное, это платье, чтобы идти в нем было неприлично.
— Честно? — уточнил у меня Павел.
— Желательно.
— Тяжело в мои годы узнать, что я, оказывается, сумасшедшее ревнивый тип.
— Я не давала повода, — осторожно напомнила Павлу.
— Не давала, — согласился. — Но это ничего не меняет. Как подумаю, что на тебя будут пялиться другие мужики, и что они при этом думать, хочется набить морду. Всем и сразу.
— Может, не будут думать? — спросила его.
— Будут, — уверенно заявил Родимцев. — Поверь мне, будут.
— Ну, и пусть думают, — легкомысленно ответила я. — Какое мне дело по левых мужиков?
— Никакого? — с подозрением поинтересовался Павел.
— Абсолютно никакого, — убеждено заверила его. — У меня есть ты!
30.
Кольцо я нашла совершенно случайно.
Мы провели весь день на пляже. Ванька сидел под навесом из пальмовых листьев, мы с Павлом катались на серфе. Вернее, Павел учил меня кататься на доске. Больших волн на Занзибаре не бывает, поэтому мастерам серфинга тут делать нечего. А вот для новичков, вроде меня, это место настоящий рай. Родимцев, выяснив, что доску я видела только в кино, тут же вызвался меня обучать. Кататься на доске оказалось сложным, но безумно захватывающим занятием. Правда, мы прерывались на обед, а потом еще немного посидели в тени, что бы не обгореть. Но часам к пяти вечера, я уже могла самостоятельно стоять на серфе.
А потом, пользуясь тем, что Ванька в тенечке, под истории про Бременских музыкантов, лепил куличики, мы с Родимцевым, удобно устроившись на доске, целовались, как безумные. Мокрые, соленые от океанской воды и горячие. Кайф в чистом виде.
— Папа! Катя!
От неожиданности я отпрянула от Родимцева, доска перевернулась, и мы оба ушли под воду.
Но даже под водой Павел исхитрился и поймал меня, подтолкнул наверх.
— Папа!
Ванька стоял у кромки воды.
— Все нормально, — успокоила его.
— Иди к нам, — позвал Павел.
Ванька не заставил себя уговаривать. Воду он любил безумно, плавал отлично, но никогда не заходил в воду без взрослых. Не потому, что боялся, просто Павел однажды объяснил ему, что так делать нельзя. Ванька понял, и правило соблюдал безукоризненно.
