будет. «Все не по-настоящему, дурочка». Вылезаю из душа, закутываюсь в полотенце, чищу зубы, смываю растекшуюся косметику с лица. Влезаю в свою смешную мягкую пижаму с кактусами и выхожу из ванной.
— Моя очередь, — вырастает тень передо мной. Словно Вова караулил под ванной все это время и только и ждал распахнутой двери.
Танец в проходе выходит совсем недолгим, мы, не сговариваясь, делаем шаг вправо — он в свое, я в свое — и расходимся дальше. Вова ныряет в ванную комнату и прикрывает дверь, я, смущенная его обнаженным торсом, быстро скрываюсь в комнате.
Выключаю свет, ныряю под одеяло возле стены. Всматриваюсь в подсвеченную уличными фонарями стену, успокаивая скачущий пульс. «Спать» — приказываю своему организму. Закрываю глаза, плотнее кутаясь в одеяло, и пытаюсь настроиться на завтрашний день. Мама сказала, что задерживаться они не будут, позавтракают и поедут домой, а значит, остались сущие пустяки.
За мыслями о завтраке, пустых банках, которые надо не забыть им сложить, и о сестре, для которой нужно передать подарок, я почти уплываю в сон. Почти, потому что стомит двери тихонько скрипнуть, как я снова напрягаюсь, словно натянутая струна.
Боюсь пошевелиться, сделать слишком громкий вдох, чтоб не выдать себя.
Диван пружинит от веса мужского тела, одеяло на плече натягивается, Вова забирается под него, натягивая на себя. Пульс отмеряет минуту за тридцать секунд, а потом ещё столько же, пока мой псевдо-парень устраивается поудобнее и, наконец, затихает. Спину жжет подушка-разделитель, а ноги касается холодная ступня. По телу тут же бежит волна, приподнимая каждый волосок.
— Спишь? — шепотом в спину.
Набираю побольше воздуха в лёгкие, принимая решение, что ответить. Отвечать ли вообще?
— Нет, — хрипло, неуверенно.
— Как думаешь, как все прошло сегодня?
Самое время обсудить работу, да. Отличная тема для двух полуголых людей под одним одеялом.
— Нормально. Хорошо, — говорю стене.
— Мама убеждена? Сражена? Покорена?
— После того, как ты массировал мне ступни под «Пусть говорят»? Думаю, более чем, — переворачиваюсь лицом к Вове и замираю. Я думала, он дальше, думала, тут темнее.
Но то ли глаза привыкли к темноте, то ли уличные фонари по-особенному освещают Гелину комнату, но я могу разглядеть каждую чёрточку на лице парня напротив. Даже его свежее дыхание могу почувствовать на коже. Ужасно. Просто… ох.
Мы встречаемся взглядами, цепляемся за тьму радужки напротив и замолкаем.
Ночь и близость словно украла все слова между нами. Оставила только две пары сверкающих глаз и тяжёлое дыхание. Ещё разрешила сердцу биться чаще, а мозгам окончательно отключиться. По крайней мере, у меня.
Я моргаю всего раз, а в следующее мгновение щеки уже касаются прохладные мужские пальцы. Скользят по коже, очерчивают левое ухо, застывают на шее, подрагивая в такт бьющейся артерии.
— У тебя красивые волосы, — низко шепчет мой Курт. — Можно? — рука снова движется вверх, ныряет в волосы, пытается разобраться, как распустить дурацкий пучок на голове.
Я несмело вытаскиваю руку из-под одеяла и помогаю стянуть резинку с волос, раскрутить закрученный узел. Вова раскидывает волосы мне по спине и плечу, я смахиваю упавшую на лицо прядь. Наши ладони встречаются, пальцы переплетаются.
Две сплетенные ладони замирают у моего лица.
Я снова стою на краю пропасти. Подо мной — океан. Ещё один шаг и я прыгну, и он прыгнет со мной.
Тишина нас сближает. Каждое не произнесённое слово — миллиметр друг к другу.
Каждый вдох — лишение кислорода друг друга, так близко наши лица теперь.
Я больше не моргаю, держу глубокий, наполненный тьмой, взгляд напротив. Вова отводит свой лишь на секунду — на губы — и вновь возвращает моим глазам. Мы не сговариваемся, не предупреждаем, просто соединяемся в поцелуе.
Таком сладко-тягучем, робком, несмелом.
Он заполняет меня своим вкусом, как бывало и раньше, стремительно, безапелляционно. Разнося мяту и сладость по языку. Мы пробуем так, а потом иначе.
Меняем угол стыковки, наклон головы, глубину поцелуя.
Дышим рвано, будто болезненно.
Мы под толщей воды, воздуха нет, только невесомость.
Одеяло с груди ползет вниз — это смелый жест Вовы, погружение на новую глубину. Его ладонь скользит по моей руке, переходит на талию, ныряет за спину, чтобы придвинуть ближе рывком. Не выходит, мешает препятствие в виде дурацкой подушки между нами, моей отчаянной попытки предотвратить неизбежное. Вова рычит мне в рот и резким движением откидывает то, что мешает нам быть ближе.
Отрывается от меня на секунду, чтобы снова напасть. Смелее, провокационнее.
Я касаюсь его груди ладонями, веду вверх к плечам.
— На тебе майка, — удивлённо отрываюсь от Курта. Я же помню, что он был без нее в темном коридоре!
— Хотел быть приличным мальчиком.
— Не вышло, — фыркаю я.
— Не вышло, — подтверждает мне в губы.
Мы улыбаемся в темноте.
Вова прижимает меня к себе вплотную, жар его тела тут же перетекает и на меня.
Рука с поясницы медленно скользит вниз, достигает стыковки шорт с майкой, ныряет под резинку. Прохладная кожа воспламеняется под горячей ладонью, пальцы на ногах поджимаются от сильнейшей волны удовольствия. Но всего этого слишком мало.
Рука исчезает так быстро, что я невольно хнычу от разочарования. Вова умудряется насмешливо хмыкнуть мне в рот, прежде, чем перекатить на спину.
Он нависает надо мной, поглощая все пространство, занимая всю мою маленькую вселенную сейчас. Его глаза сверкают сумасшедшим блеском, я их не узнаю.
Возможно, мои сейчас выглядят так же: безумие, жажда, полная отключка от реальности. А потом он жадно целует меня, так, что тело бьёт дрожь, а пальцы впиваются в твердую спину.
Вова становится тяжелее: он больше не держит себя на локтях. Вжимает меня в диван, двигается вверх и вниз, показывая, как все будет дальше. Я часто моргаю, пытаясь разогнать разноцветные мушки перед глазами, ловлю ртом воздух, когда его язык перемещается мне на шею и выписывает там сказочные узоры.
Если бы я могла сейчас говорить, то без остановки кричала бы совершенно богохульные вещи. А так, только
