наделал, пройдя сюда.
Это я сам, собственными руками сделал так, что она сейчас здесь. Моя страшная, роковая ошибка.
— Бес остынь. Мы не должны. Не сейчас, — уговаривал Лука.
А я почувствовал, как слеза покатилась по щеке.
Я съехал спиной по стене, опустил голову на руки.
— Бес перестань, он гонит.
— Ты хорошо знаешь, что это правда. И я знаю.
— Брось, ерунда.
Я закрыл ладонями лицо.
— Зачем она это сделала? — проговорил тихо и почувствовал, как на шею легла ладонь Луки.
Живу в этой комнате как в темнице.
Ем, трахаюсь с Савицким, моюсь, гуляю по территории и снова ем. Меняются только мысли. Чем больше думаю, тем хуже становится.
Егор приходит и уходит. Каждый раз, когда слышу его шаги, понимаю, сейчас снова он будет трепать моё тело. Но всё что я могу только безропотно подчиняться приказам. Больше ничего.
Связь между мной, Савицким и Бесом, будет всегда. От того как хорошо я буду вести себя с Савицким, Бесу будет плохо или хорошо.
Иногда мне кажется, это происходит не со мной. Будто смотрю на себя со стороны и вижу абсолютно опустошенную темную фигуру. Движущуюся, но не живую. Во мне нет жизни, нет радости и огня. И наверное, уже не будет.
Сколько бы времени не прошло, я уже никогда не буду другой.
Савицкий сказал, через несколько дней мы поженимся. Значит уже скоро я стану полностью принадлежать ему.
Если бы точно знать, что от этой женитьбы зависит свобода и счастье Беса, я бы не раздумывая сделала это и больше никогда не возвращалась мыслями к прошлому. Не вспоминала бы, что было когда-то между нами. Вычеркнула бы из памяти навсегда и попрощалась с тем своим образом и с той, прошлой жизнью. Я бы не играла роль, а была бы женой Савицкого и возможно когда-то действительно его полюбила.
Если бы…
Мысли о Ване не просто мысли — это я сама. Я и он, одно целое, которое можно только разрезать ножом. Истечь с кровью и лишиться частей тела. Это то, что нужно разрубить и ещё тогда, оно будет жить и ныть, и напоминать. Потому что это неисчезающее, незаживающее.
Может потом будет по-другому… А сейчас именно так.
И как я могу с этим жить. Моё существование ежедневная мука. Но об этом не знает никто, кроме меня самой.
Шаги. Идёт. Вошел нервно снял пиджак, бросил на кровать, подошел к окну. Постоял, посмотрел на унылый пейзаж. Обернулся. Глянул на меня.
Я как обычно, лежу на кровати, с книгой. В маленьком тонком сарафане. Почти не скрывающем тело. И в нарядных босоножках на шпильке. Я как раз учусь на них ходить.
Егор приказал, чтобы я надевала босоножки на каблуках к его приходу. А откуда мне знать, когда он придёт. Вот и хожу в них целый день, почти не снимая, вместо домашних тапочек. Уже хорошо получается.
Лежу на животе книга в руках, ноги в коленях согнула, чтобы босоножки кровати не касались.
Он смотрит, и я на него смотрю из-под упавших на лицо волос.
— Иди сюда, — говорит.
Вижу, как будто туча разошлось его сердитость, как превращается в облако лёгкое нежное. Если бы для меня это было важно.
Повернулась, скользнула с кровати, встала. На каблуках, сделала шаг.
— Подойди ко мне.
Иду. Ещё шаг, другой. Встала близко, в глаза не смотрю. Он тронул пальцем подбородок, заставил меня посмотреть в глаза.
— Как бы я хотел, чтобы ты меня любила.
Попыталась высвободить подбородок, но Егор крепко сжал. Ладно, глянула из-под полуопущенных ресниц.
— Прекрати Егор.
Он натянул нервную улыбку, глубоко вздохнул. И оттолкнув лицо, отпустил.
Я стою, жду. Коснулся плеча, оттянул лямку ночнушки, скользнул пальцами по груди, тронул талию. Обхватил и потянул на себя. Я поддалась.
Лица наши на расстоянии сантиметра. Он смотрит жарко, я холодно. Мгновение и вдруг он толкнул меня в сторону.
— Отойди.
Я остановилась рядом.
— Нет, стой, — снова схватил, притянул, поставил перед собой. — Чего ты хочешь? Скажи мне, что ты хочешь? Что мне сделать? Как сделать так, чтобы вот этот твой взгляд стал другим.
— Отпусти меня.
— Чтобы ты пошла к нему? Никогда я тебя не отпущу, даже не мечтай.
— Тогда получай то, что есть.
— Боже, — он схватил меня за голову, придавил к своему плечу, — ты не понимаешь. Я же тебя уничтожу, сам буду страдать, но заставлю тебя смотреть на меня с любовью.
— Отпусти меня Егор, — проговорила упрямо.
— Нет, нет, нет, нет, — толкнул меня на кровать.
Придавил ладонью голову и несколько раз вдавил в одеяло.
— Не проси никогда, понимаешь никогда.
Дернул, поднял, посадил на кровать и упал на колени, прижался к моим ногам. Сдавил до боли. И мне стало больно не от этого, а просто, потому что при всём моем нежелании дать ему любовь, я понимаю, что желание мое могло бы решить очень много вопросов. Сразу все.
Но его нет. Желания нет.
— Ева, девочка, ну объясни мне почему? Почему?
— Я не знаю.
Как я могу сказать почему.
— Потому что я не он? Чем он лучше меня? Скажи мне, чем?
— Прекрати Егор.
— Ох, Ева, Ева. Что же мне с тобой делать? Ты что совсем не понимаешь своего счастья? Я могу притащить сюда любую бабу, понимаешь любую. А я почему-то вожусь с тобой. Ты можешь объяснить почему. Я совершенно этого не понимаю.
Он сидит передо мной и всё это говорит, а я не могу ничего ответить.
— Раньше я думал, что мужику надо для счастья — сделать дело, пожрать, выпить, покурить, трахнуть бабу. А теперь понимаю, неправильно думал. Для счастья мне нужно другое. Чтобы ты хотела меня, так же, как я тебя. Вот тогда я буду счастлив. Только от этого буду счастлив. Хочу, чтобы ты стонала, когда я тебя трахаю, чтобы запрыгивала на меня, когда я вхожу в эту дверь…
Я боялась смотреть на него, чтобы не провоцировать ещё больше, не возбуждать его злость. Но кажется это мало помогало. Он вцепился пальцами в мои колени, резко раздвинул их.
Судорожно начал расстёгивать свои брюки. Ремень зацепился, я видела, как зло он его тянул. А потом вдруг остановился. Не стал.
Поднялся с колен. Отошел, взял пиджак.
— Надень платье и украшения, сегодня пойдёшь со мной вниз.
Сказал и вышел…
Вечером я надела платье — самое закрытое из всех. И всё равно ощущаю себя голой. Платья,
