– Паш! Ну, ты что? Ты даже не поинтересуешься, как у меня всё прошло?
– И как у тебя всё прошло?
– Меня будут издавать! И, кстати, не самое последнее издательство! Ты не рад за нас?
– За нас? А при чём тут мы? Это ведь твой роман…
– Так ведь он же про нас…
– Не знаю… наверное это ревность… Встречалась с каким-то там редактором… одна…
– Пашенька! Ну, ты что! Что с тобой? – Целую его глаза, глажу по волосам, прижимаюсь к нему сильно-сильно. – Милый, я всё это делаю только ради нас. Понимаешь? Ведь мне могут за это неплохо заплатить.
– Вот это меня и бесит! Моя жена сидит с ребёнком и пытается заработать на жизнь, а я… я ничего не могу! Я полное ничтожество, раз не могу достойно обеспечить свою семью.
– Прекрати немедленно! Во-первых, гонорар не будет сказочным, во-вторых, ты прекрасно справлялся со своими задачами не один год, ты тянул нас всех. И что же? Теперь ты так просто сдашься? Я тебе не позволю! Ты самый лучший, самый умный, самый порядочный. У нас всё будет хорошо, обязательно будет… Не смей отчаиваться! Мы что-нибудь придумаем!
Обнимает меня, целует ложбинку под шеей.
– Мне очень, очень плохо…Я сам себя ненавижу…
– Глупый! Зато я люблю тебя, и, поверь, моей любви нам на двоих хватит.
– Прости меня… Пойду лучше с Цукером погуляю.
Он ушёл, а я ещё долго смотрела невидящим взглядом в телевизор. Моё сердце сжимала тревога. Тревога за любимого. Как помочь? Боже, ну что мне сделать, чтобы он снова поверил в себя? Чтобы не попал в сети уныния. Помоги нам, Господи…
***
25 ЯНВАРЯ
Весь прошедший месяц я провела за компьютером. Работала чётко по плану, денно и нощно. Помню, как сильно нервничала, когда Паша отвлекал меня. Он как будто специально всё подстраивал так, что мне приходилось вскакивать и что-то делать. То воды надо собаке налить, то Настеньке подгузник поменять, то подогреть обед… Он со всем этим мог бы прекрасно справиться и сам, но ему нужно было, чтобы это сделала непременно я.
Поначалу срывалась и бежала, а потом меня начало всё это жутко бесить.
Ну как же так? Неужели ты не понимаешь, что я только вечерами и могу писать? Что днём у меня дел невпроворот с детьми? Уроки Данилки, гуляние с Настенькой и Цукером… А постирать? А убрать? А приготовить? Неужели так трудно принять мои потребности и дать несколько часов вечером даже не отдохнуть – заняться тем, что мне приносит такое удовольствие?
Что я вижу в жизни? Недовольное собой лицо, приходящее с работы вечно в плохом настроении? Мужа, который почти опустил руки? Где тот нахал, которому было наплевать – увидит он меня ещё когда-нибудь или нет? Где тот красавец, на которого готова была кинуться любая женщина? Что стало с ним?
Я устала, безумно устала бороться за нас в одиночку. Устала даже не от физической работы. Не от быта, не от забот, которые не имеют конца. Устала от игры в одни ворота. Ему плохо – да, я понимаю… Для мужчины безумно тяжело осознавать, что у его семьи нет твёрдой почвы под ногами, что приходится порой пользоваться помощью со стороны. Да, это может быть унизительно, но жизнь – довольно длинная дорога, хотя и заканчивается быстро. На этой дороге не всегда лежит идеальный асфальт. Может попасться и выбоина… Но кто-то же находит в себе силы подняться, даже если и, споткнувшись, сильно расшибёт голову?
Моя работа с текстом почти закончена. Я вычитывала в двадцать пятый раз свой текст и уже не могла найти в нём больших погрешностей – всё было сделано точно в соответствии с указаниями Михаила.
Я отправила ему исправленный роман, ждала довольно быстрого ответа, но Михаил не торопился. Как это ни странно, но весь этот месяц жила ощущением постоянного общения с ним. Я правила текст и как будто слышала его смех, или, наоборот, одобрение. Я мысленно строила диалоги с ним, советовалась, подойдёт ли это слово или его лучше заменить более подходящим по стилистике синонимом…
Но ответа до сих пор нет…
***
21 ФЕВРАЛЯ
Прошёл ещё один безумно долгий месяц. Месяц сомнений, месяц самоедства.
Отношения с Пашей строятся теперь исключительно на обязанностях. Поехать в магазин, вместе сделать что-то по дому… Со стороны мы выглядим почти идеальной семьёй и только совсем уж пытливый взгляд мог бы заметить, что между нами, с виду вполне счастливыми людьми, вовсю гуляет промозглый сквознячок.
Нет, я не отвернулась, не отстранилась. Я всё также пытаюсь вернуть наши отношения, вернуть чувство локтя, вернуть с поля боя своего верного товарища по окопам, но пока у меня это плохо получается. Паша всё больше впадает в депрессию, утягивая меня за собой.
Спасло только письмо Михаила. Оно стало той самой соломинкой, за которую я ухватилась, да так сильно, что никто даже сильной пощёчиной не сможет заставить ослабить свою хватку…
Письмо было коротким, но содержательным. Михаил писал, что я вполне справилась с задачей, а остальные недочёты исправят корректоры. Предложил встретиться и обсудить условия договора.
Сегодня пятница, и я не знаю, на какое время встречи лучше согласиться, ведь выходные – это выходные. Я должна быть с семьёй… Но мне так хочется поскорее увидеть Михаила, снова почувствовать эту атмосферу полного взаимного понимания. Это для меня словно глоток воды в жаркий полдень.
Сцепив зубы, ответила, что мне было бы удобнее в понедельник…
Паша, на удивление, в этот раз более спокойно и равнодушно отреагировал на мою просьбу прийти с работы пораньше. Лучше не спорить… Нельзя силком заставить человека восстать из пепла, словно птица феникс. Если ему нужно время, чтобы собрать себя из мелких кусочков – что ж, я дам ему время.
Решили встретиться снова у метро «Сокол». И снова в шесть. Как ни пыталась я сама себя журить за то, что слишком уж радуюсь тому, что увижу Михаила, душа пела, словно соловушка, которого выпустили из клетки и случайно позабыли закрыть окно… окно на волю.
Невыносимо больше видеть, как Паша жалеет сам себя, как смакует то, как с ним поступили партнёры по бизнесу, как упивается собственной болью.
Я ненавидела тех людей, чья алчность превратила сильного, бесшабашного героя в жалкое подобие тени отца Гамлета. И деньги тут были совершенно ни при чём – я посылала на их головы тысячи проклятий только за то, что они отняли у меня самое дорогое, которое, как казалось, отнять просто невозможно. Осталась лишь я, а мы… мы были в коме. Осталось лишь надеяться, что мы когда-нибудь выйдем из неё в полнейшей амнезии, и наша история не продолжится, а с новой силой начнётся заново.
***
24 ФЕВРАЛЯ
– Здравствуйте, Михаил!
– О! Привет, Татьян! Ничего, что на «ты»?
– Да нет… ничего…
– Да брось! Если бы ты не сказала, что роман твой почти автобиографический, я бы и сам на «ты» перейти не смог, а так… ты стала мне как родная, что ли…
– Рада, если так. Я писала искренне…
– Да вижу, вижу! И поправила всё даже лучше, чем я мог ожидать! Молодец! И не подумаешь, что всё это написала совсем начинающая писательница!
– Ну, какая я писательница, Михаил… ну что вы… ты… говоришь? Так многие могли бы написать при определённых обстоятельствах.
– Нет! Чтобы так написать, нужно иметь особую душу, надо иметь смелость во многом признаться прежде всего самой себе. Писать правду всегда труднее, чем вымысел!
– Странно, а мне было, наоборот, всегда труднее писать вымысел…
– Это оттого, что ты ещё не вошла во вкус! Но ничего, обещаю – на этом романе твоё творчество не закончится!
– Спасибо, Миша…
– Так, давай-ка съедим по пирожному и насладимся чашечкой кофе по-ирландски!
Удивительно: он тоже любит кофе с виски? Не зря и я чувствовала в нём что-то похожее на саму себя, что-то близкое и родственное…
Мне стало так уютно… Домой не хотелось возвращаться совсем…
– Кофе по-ирландски? Отлично! Всегда любила этот напиток!
– Ну я же говорил – ты наша! Вся и без остатка!
– В смысле – вся ваша?
– Я имел ввиду, что ты – наша душа, у тебя все внутренности писательские, только ты раньше об этом и не подозревала! Я рад, что у тебя что-то такое в жизни произошло, что заставило тебя писать.
