как на корове седло, блестящие босоножки с высоким каблуком, торчащие в разные стороны волосы, ни грамма косметики, естественно, откуда ей взяться в этом доме, а спрашивать я принципиально не стала… И, контрастом всему этому деревенскому гламуру — моя татуха за ухом, которая теперь смотрится просто вызывающе. Звезда, что и говорить…
— Я не думаю, что будет что-то… серьезное, — аккуратно отвечаю я Ваньке, — скорее, просто посмотрю на кого-то… Может, твой отец хочет убедиться, что мы не врем?
— Да пошел он!..
— Ваня!
— Ну а чего он? Мне вообще тут не нравится!
— Да, а мне казалось, что наоборот… И друзья его тебе понравились…
Ванька вздыхает, успокаиваясь.
Этот разговор у нас не первый за вечер, и, если в самом начале Ванька был категоричен и вообще не хотел и слышать о том, чтоб остаться тут, в доме, в компании Серого, то сейчас видно, что уже утомился и исчерпал аргументы. Уверена, что , стоит нам уйти, и мальчишка сразу уснет, так набегался за день, наигрался. Стрелял много, потом опять плавал, потом Ар его учил какому-то виду борьбы…
Короче говоря, день был проведен активно, и мне там места, если быть совсем уж откровенной, не оставалось.
Я тоже не впустую время провела: и походила, и пострадала, и в подушку покричала… А еще приготовила есть, опять на всех присутствующих в доме мужчин, хотя планировалось только на Ваньку, и понаблюдала за занятиями взрослых мальчиков с расстояния.
Не знаю, есть ли у Каза с Аром свои дома, но вели они себя так, словно тут прописаны, очень по-хозяйски. Правда, меня не доставали совершенно. С того момента, как Хазаров на руках унес в дом, будто отрезало. Даже Каз не цеплял своими глупыми полу-шутками, полу-намеками…
Вот и думай после этого, что вообще происходит?
То ли Хазаров им что-то сказал, то ли просто проверки закончились…
Я успела позвонить в больницу, выяснить состояние Иваныча, которого уже перевели из реанимации в терапию, выдохнуть с облегчением, потому что сердце все это время было не на месте.
Ванька опять набрал матери, послушал ее пьяный треп в трубке, поморщился, отключился…
Я никак не стала комментировать, хотя Тамару убить хотелось только за одно осунувшееся, заострившееся лицо Ваньки. Она даже не спросила, где он и почему так долго не приходит домой. Не поинтересовалась, что он ест и чем занимается.
Ванька ей, естественно, ничего бы не сказал правдивого, но спросить-то могла!
Я пронаблюдала, как, после разговора с матерью, Ванька топает к бассейну и с разбегу в него ныряет. Хотела выйти следом, но тут из дома вышли Каз с Аром, оба полуголые, и тоже занырнули в прохладную воду.
Поизучала спины троих пловцов, затеявших состязание по плаванию, и ушла обратно в дом.
Мужская компания и развлечения определенно будут лучшими лекарями, чем мои сочувственные слова. Тем более, что я их и не умею говорить.
Ну, а ближе к вечеру заявился уехавший с обеда Хазаров и принес мне… Вот это.
И остаток дня, до момента отъезда, я пытаюсь успокоить ревнивого и недовольного Ваньку. Получается не особенно удачно, потому что я сама недовольна и напряжена.
Вот и перевожу разговор на дневные развлечения.
— Понравились… — кивает Ванька смущенно, а потом порывисто обнимает меня за шею, шепчет, — почему не Ар мой папа? Он лучше…
— Вань… — я не знаю, что ответить, горло перехватывает, слова в голову не идут правильные, — тут не выбирают…
— Плохо… — вздыхает он, — я бы хотел…
— Ну, может, он не такой плохой? Просто… Не особенно разговорчивый?
— Он вообще не говорит! И меня в упор не видит! Нафига я ему?
— Вань… Это не так… Если бы не переживал о тебе, то не стал бы заступаться, пытаться решить проблемы…
Ванька вздыхает, сопит мне в шею, пуская щекотные мурашки по коже теплым дыханием, и мне хочется его обнять сильнее, вжать в себя и не отпускать вообще. Он кажется таким маленьким, таким одиноким… Беззащитным.
А я уезжаю и вообще не знаю, куда. И зачем. Может, лучше было отказаться?
— Выезжаем, — в приоткрытую дверь комнаты заходит Хазаров, замирает, увидев нас, лицо его, и без того недовольное, становится еще более мрачным.
Ванька отлипает от меня и, не удостоив Хазарова взглядом, раздраженно топает к раздвижной двери, ведущей во внутренний двор, к бассейну.
Я смотрю на Хазарова, провожающего Ваньку глазами, молчу.
Хазаров переводит взгляд на меня, кивает приглашающе и выходит.
Выдыхаю, отметая неуместную мысль, что меня сейчас, словно собачку, позвали, утешаю себя тем, что он, наверное, со всеми такой…
Встаю, смотрю на себя в зеркало, в очередной раз безрезультатно пытясь хоть чуть-чуть оправить подол…
Мрачно усмехаюсь пугалу в отражении.
Ну что же…
Сам виноват.
На улице я на мгновение торможу, потому что на площадке для машин перед домом стоит не привычный уже черный монстр, а что-то длинное, низкое, с хищными очертаниями. И тоже черное. Хоть тут никаких сюрпризов.
А вот трое мужчин, курящих у машины, за категорию сюрпризов вполне сойдут.
Причем, у двоих из них явственно отвисшие челюсти, а еще у одного — хмурое больше обычного выражение лица. И взгляд тяжелый, сканирующий от ног до головы, с последовательной задержкой на длине подола, глубине выреза декольте и вызывающей татухе на шее. И обратно в том же ритме.
Меня словно в грудь бьет этими взглядами, едва сдерживаюсь, чтоб обратно не рвануть, за спасительную толщину двери.
Но это уж совсем глупо…
Оглядываюсь, надеясь, что Ванька выйдет провожать, но он, судя по всему, очень сильно обижен…
Ладно. Вернусь, еще раз поговорю… Может, уже и результаты хоть какие-то будут по нашему походу черти куда и черти зачем.
Смотрю на мужчин, успевших уже поднять челюсти с земли, но не собирающихся, похоже, гасить интенсивность взглядов, сжимаю губы. Спокойно, Аня. Спокойно.
Спускаюсь по ступеням, очень сильно надеясь, что не упаду, а то случился уже в коридоре неприятный момент. Едва за ручку двери удержалась, а то закончился бы мой поход, не начавшись. Хотя, может, оно и к лучшему было бы?
В конце концов, на
