почему баба Надя знает?
– Вот ты у нее и спроси.
– Баба Надя, а почему ты знаешь, что я твоя внучка, а дядя Витя – нет? – Девочка за словом в карман не полезла.
– Я бы тебе сказала, малыш. Но детям нельзя слушать некоторые слова. – Надежда Ивановна с грохотом закрыла кастрюлю. – Кушай, моя хорошая. Потом будут оладушки со сметаной.
Женщина с какой-то очень аккуратной, почти боязливой нежностью погладила девочку по голове. Словно и сама боялась поверить в ее существование.
– Мам, а меня-то покормишь, за компанию?
– Нет. Ты наказан!
– Тогда объясни мне хоть что-нибудь, пожалуйста. Иначе я с ума сойду!
– Посиди. Сейчас вернусь.
Эти три минуты ожидания показались ему самыми долгими в жизни. Настя, как ни в чем не бывало, ела суп, с аппетитом облизывала ложку, причмокивала, макала в бульон булку и так же увлеченно ее жевала. При всем при этом не забывала болтать ногами и что-то себе под нос мурлыкать. Как будто сейчас не происходило что-то крайне важное. Или она и так уже все для себя решила?
– Смотри, Настюш. Кто это на фотографии?
Девочка глянула в старый альбом, отодвинула от себя тарелку с ложкой, потянула тяжелую книгу поближе.
– А откуда у тебя мои фото, баба Надя? И почему они такие серые?
– Это мои фотографии, внученька. – Женщина улыбнулась дрожащими губами. Ее глаза уже были на мокром месте, но Настя не замечала. Она увлеченно листала страницы.
– А это я буду потом такая, да? Когда вырасту? – Она ткнула пальчиком в фото уже подросшей красавицы в нарядном платье и с прической. Показала его сначала бабушке, потом Виктору.
Оставалось только прикрыть глаза и признать: да, он оказался слепым идиотом. На этих старых, пожелтевших от времени снимках была еще одна Настя. Только платья немного другие, да чуть иное выражение глаз. У маленькой Нади не было озорной хитринки на милой мордашке, девочка везде казалась серьезной. А вот у Насти на серьезность терпения категорически не хватало. Это, видимо, уже Алин темперамент вмешался.
– Я все понял! Спасибо, мама!
– Ты мой папа? – А упорство девочке досталось с лихвой от обоих родителей. Она не давала ему забыть и уйти от самого важного.
– А давай, мы твою маму дождемся и точно спросим? Пусть она сама расскажет?
– Пусть. – Настя великодушно кивнула и вернулась к своему супу. – Я пока оладушки поем и мультики посмотрю. А потом мама приедет, и мы спросим.
– Все, мам. Я помчался.
Теперь каждая секунда стала дорога. Некогда было раздумывать и рассусоливать.
– Эй, ты куда? Я ж покормить хотела тебя! Все остынет, станет невкусным! – Мать кричала вслед, когда он уже стоял у порога.
– Потом. Все потом. Я очень тороплюсь.
Это был самый ужасный день в жизни Али. Даже воспоминания о том, как она расставалась С Пальмовским, сегодня померкли.
Беспокойство за дочь, за то, куда ее отвезет Виктор. Страх, что тайна раскроется… Бессильная злость на судьбу и непогоду: прошло уже два часа, а ливень никак не хотел прекращаться. О том, чтобы ехать куда-то, и речи идти не могло: вода падала с неба каким-то нескончаемым потоком. В окнах не было видно ничего, кроме воды, даже на расстоянии полуметра. Деревья, кусты, лужайки, клумбы с цветами, на фоне которых совсем недавно Аля делала великолепные снимки, – все это исчезло. Остался только ураган, гоняющий по двору поломанные ветки, и хлещущий дождь над ними.
Веселая компания, отмечающая праздник в загородном отеле, по этому поводу не грустила: народ просто переместился из-под уличных тентов на закрытую территорию, теперь гудел, плясал, ел и пил, ничего вокруг не замечая. И никому не было дела до печального фотографа, которому очень хотелось домой, к дочке…
Виктор не отвечал на звонки. Зачем она вообще ему позвонила?! Могла же ведь Славика попросить – он бы ни за что не отказался! И с Настей они дружат с самого рождения, и никакой опасности мужчина не представлял, в отличие от второго Пальмовского…
Но Аля даже не думала в тот момент, просто рука сама потянулась к номеру Виктора. Палец сам выбрал нужный контакт… А потом уже было поздно: Пальмовский ответил, как ни в чем не бывало. Было бы глупо сбрасывать и перезванивать снова…
Во всем, конечно же, был опять виноват сам Виктор: это он заставил привыкнуть Алю к своему присутствию за последние несколько недель.
Она с замиранием сердца ждала каждый раз, что вот опять увидит его возле забора садика. Что снова нахмурится от недовольства, а коленки опять задрожат… Что будет стараться держать дистанцию, избегая случайных прикосновений, и все равно ощущать, что ее как будто кипятком ошпарило – когда рука нечаянно заденет руку. Или когда Пальмовский на автомате придержит ее за талию, пропуская вперед… Мечтать, чтобы он не заметил, как сбивается дыхание и как алеют щеки.
Хорошо, что рядом всегда была Настя – она обоих отвлекала от неловкостей и заминок. Позволяла спрятать свое глупое, дурацкое, ничем не объяснимое желание – чтобы Виктор прикоснулся снова. Или вообще – поцеловал, как тогда на кухне. Аля себя кляла потом за эту слабость, но ничего с собой поделать не могла. И ждала его, снова и снова. Не меньше, чем Настя, грезила его визитами. С одной лишь разницей: девочка все время говорила про дядю Витю вслух, ничего не стесняясь. А Аля не могла себе позволить эту роскошь…
Между прочим, Виктор только обещал объяснить ей что-то… Обещал, подарив очередную призрачную надежду, но снова свое обещание не исполнил!
– Привет. Чего грустим?! – Как черт из табакерки, из-за спины выскочил герой ее грустных раздумий.
– Я тебе звоню который час подряд! А ты молчишь! Какого хрена? Где Настя? – Всем известно, конечно же, лучшая защита – нападение. А сейчас Але просто необходимо было защищаться и нападать!
– Ты видишь, какая фигня на улице творится? – Виктор выглядел жутко уставшим, но до омерзения спокойным. Ни один мускул не дрогнул в ответ на возмущение Али. – Я за руль зубами только что не держался, было не до телефона.
– Где. Настя?! – Воспитатель сказала ей, что девочку забрали. По этому поводу можно было не волноваться. А вот что дальше стало с дочерью, Аля очень хотела бы знать!
– У моей матери. С ней все прекрасно. Поужинала. Кстати говоря, с аппетитом трескала
