няни, прикованной к моей ноге.
Мой взгляд сужается, подозрение закипает во мне.
— Что-то ценное.
Она кивает.
— Вещи, которые действительно важны для твоего бизнеса. Например, то, что делают Стелла и Обри.
Делая медленный шаг к ней, я бормочу:
— И что ты знаешь о моем бизнесе?
Она расправляет плечи.
— Кухня не совсем открыла мне глаза.
Мои губы подергиваются, несмотря на раздражение, все еще охватившее меня.
— Нет, я не думаю, что это было так. И ты понимаешь, о чем просишь?
В ее глазах мелькает неуверенность, но она стирает ее.
— Да.
Я потираю подбородок, искренне обдумывая ее условия.
С такой просьбой она явно все еще что-то замышляет.
Я мог бы заложить ее одному из моих братьев и вообще избежать необходимости иметь с ней дело. Но потом я вижу образы их рук на ее обнаженном теле, и меня охватывает желание отрезать им члены. Не очень хорошо для наших отношений. Наиболее очевидным решением является то, что уже предложил Феликс — разорвать с ней контракт и вывезти ее далеко за пределы этих стен. Устранить риск навсегда.
Очевидный выбор, да, но после сегодняшнего дня для меня это тоже не вариант. Я еще не уверен, что покончил с ней — и я чертовски уверен, что не хочу, чтобы она была у кого-то другого.
— Я подумаю над этим.
Вибрация на комоде заставила меня оглянуться на звук. Я смотрю на телефон, затем снова на нее, благодаря того, кто, черт возьми, звонит, за то, что прервал нас.
— Пока ты можешь провести еще один день на кухне.
Я не дожидаюсь ее ответа, прежде чем подхожу к туалетному столику, ничем не выдавая все еще охватившего меня напряжения, когда прижимаю телефон к уху.
— Слушаю, — говорю я Феликсу.
Дверь щелкает, и мои плечи немного расслабляются. Забавно, что трахаться совсем не так приятно, как я помню.
— Она носила свои шрамы как свой лучший наряд.
Потрясающее платье из адского пламени.
— Даниил Святой
Сердце учащенно бьется, когда я выхожу из комнаты Адама. Я смотрю вперед, мои шаги быстрые, когда я иду по коридорам, отчаянно пытаясь найти место, где могу побыть одна. Мимо проходит одна из секретарш Райфа, и мне удается слегка кивнуть, но в остальном я продвигаюсь дальше, пока не оказываюсь рядом со спа-салоном и не запираю за собой дверь ванной.
Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза и просто дышу. Кожу повсюду покалывает, она восхитительно болит от давления его сильных рук, пробегающих по всему телу. Я уже чувствую, как образуются синяки.
У меня был грубый секс, нежный секс, немного нетрадиционный и все, что между ними. Я никогда не считала себя кем-то, кто склонялся в ту или иную сторону, потому что это никогда не было тем действием, которого я добивалась, — это было освобождение. Те блаженные моменты чистого, слепого неведения, которые дает оргазм, отключая мир вокруг меня.
Но это…
Сглотнув, я тянусь к внутренней стороне бедра и поглаживаю влажный след от укуса. Его изголодавшийся язык, дрожь, пробегающая по нему, непримиримо развратный взгляд его глаз — это было гораздо больше.
Он был гораздо большим.
Вместо невежества я почувствовала, каково это — наконец-то быть самой собой. На этот раз я не устраивала шоу. У меня не было ни плана, ни расчетов. Никакого ругающего голоса в голове.
На какое-то время я была свободна.
Адам — он был расстроен. Бесстыдно. Все неправильно и все правильно. И он держал ключ от моей клетки в своей ладони.
Я подпрыгиваю от стука в дверь.
— Эмма? Ты там внутри живая?
Теперь это почти нормально — слышать, как Обри обращается ко мне как к Эмме.
— Секундочку.
Тепло Адама все еще согревает кожу, ноющие мышцы напоминают только о нем. Я снова закрываю глаза, позволяя ощущениям укорениться во мне.
Я надеюсь, что это надолго.
Распахнув дверь, я выхожу в коридор и сталкиваюсь лицом к лицу с Обри.
Ее брови приподнимаются, когда она осматривает все — от моих растрепанных волос до порванного подола ночной рубашки и едва заметных отметин на бедрах. Подойдя ближе, она кладет руки мне на щеки и смотрит в глаза несколько долгих мгновений. Вскоре она перестает озабоченно щуриться и одаривает меня довольной улыбкой.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, мои щеки все еще зажаты между ее ладонями.
— Просто выясняю, означает ли этот взгляд в твоих глазах, что ты теряешь себя или находишь.
Мои брови хмурятся.
— И?
Она опускает руки и отступает назад с понимающим блеском в глазах. Затем она разворачивается на каблуках и направляется к выходу из спа-салона.
— И я думаю, нам нужно привести тебя в порядок, потому что кухня не может обслуживать себя сама.
Как только я в замешательстве начинаю следовать за ней, она оглядывается через плечо и подмигивает.
— Эмми.
Это то, что ты чувствовала, Фрэнки?
Ты позволила себе пойти в это место? К одному из них?
Ее вопрос из нашего последнего разговора звучит как шепот мне на ухо: Если бы у тебя был шанс сбежать, и я имею в виду действительно сбежать — забудь про маму, забудь про все это. Ты бы согласилась на это? Если бы было место, где ты могла бы, наконец, просто быть собой. Ты бы сделала это, Эмми?
У меня сводит грудь, когда я ставлю противень с булочками в духовку, затем начинаю готовить остальное.
Фрэнки может быть хорошим и цельным человеком, но у всех есть недостатки. И в нашем случае у нас была мама, которая никогда не переставала напоминать нам об этом. Мама, которая видела сильные стороны Фрэнки и относилась к ним как к чему-то, от чего нужно очиститься. Я наблюдала, как это душило Фрэнки, мамины постоянные наказания и попытки очистить нас.
Иногда я задавалась вопросом, не душу ли я и ее тоже. Она была всем, что у меня было в детстве, и она знала это. Мне было больно каждый раз, когда она уходила, но я никогда не винила ее за то, что ей нужно было это сделать.
Я могла бы сказать "нет" в тот день. Я могла бы солгать, чтобы она осталась дома. Возможно, она мне не поверила, но я могла хотя бы попытаться.
Теперь, когда холодное, отсутствующее ощущение медленно
