оставлю тебя одного.
Я напрягся, услышав звук открывающейся двери в коридоре.
— Ты связал ее?
— Нет, она была накачана, — быстро сказал Макс. По выражению его лица я понял, что он облажался.
В дверях появилась Молли, выглядя чертовски растрепанной. Ее одежда была помята, а волосы диким спутанным облаком лежали на плечах. Ей следовало умыться, её взгляд все еще оставался затуманенным из-за сна и недавно принятого успокоительного. Я почувствовал дрожь до самых костей, когда ее глаза встретились с моими. Это был первый по-настоящему честный взгляд, которым мы обменялись за семь лет. Я знал, что выгляжу ужасно. Ее взгляд упал на мои обнаженные предплечья, все еще покрытые кровью, размазанной по чернилам, которыми была вытатуирована моя история на руках.
— Это твоего отца, — неожиданно для себя сказал я. Похоже, сегодня был вечер жестокой честности.
Мэллори сглотнула, и ее нежное горло дрогнуло.
— Он мертв? — ее голос оказался сильнее, чем я ожидал. Она не плакала и не умоляла. Она стояла, расправив плечи и подняв голову, как королева.
— Пока нет. Я обещал тебе, что однажды сравняю счет с Генри. Я сделал это для тебя, сдержал свое слово, как и всегда. Ты не поблагодаришь меня? — от моего сухого сарказма на ее бледные щеки вернулся румянец. Ах, вот и она. Моя сердитая девочка.
Каким-то образом ей удалось удержаться от ответа на это заявление.
— Ты собираешься убить его?
— Я еще не решил, — отрезал я. — А что? Хочешь умолять меня пощадить его?
— А ты бы послушал, если бы я это сделала? — спросила Молли, склонив голову набок.
Я не мог смотреть в эти зеленые глаза. Они видели слишком много.
Поэтому повернулся к бару позади себя и налил щедрую порцию янтарной жидкости в граненый хрустальный бокал.
— Почему тебя это волнует? Насколько я помню, ты ненавидишь своего отца.
Она покачала головой.
— Я никого не ненавижу. Даже тебя.
Я не смог сдержать мрачный смешок, поднимающийся в моей груди.
— Какой позор для тебя, принцесса. Ты не ненавидишь его, и ты не ненавидишь меня… но ты будешь. — Я щелкнул пальцами в сторону Макса и остальных охранников, дежуривших возле кухни. — Оставьте нас.
Молли
После того, как Макс, ублюдок, воткнул иглу мне в руку и оставил на кровати Кирилла, мои мысли закружилась в бесконечном круговороте.
Я видела Тео и Феде на другом конце заряженного пистолета. Я видела Кирилла, мальчика из трейлера, который отказался от своей мечты ради меня.
В моем одурманенном состоянии я фантазировала, что вижу Кирилла таким, каким я его знала и любила, запертым в теле этого непредсказуемого, разъяренного незнакомца, умоляющего меня помочь ему выбраться.
Это был не кошмар и не игра. Кирилл хладнокровно всадил пулю в человека у меня на глазах. Я не могла выбросить из головы звук выстрела. Он эхом отдавался в глубине моего сердца. Когда он запер меня в своем кабинете и привязал к кровати, я была в ярости. Но на самом деле я не осознавала, насколько всё серьезно. Теперь я поняла.
На какое-то время я отключилась то, приходя в сознание, то теряя его. Я не могла пошевелиться. Я могла только цепляться за реальность, пока воспоминания захлестывали меня, волна за волной. Я была на краю пропасти, и неверный шаг мог навсегда погрузить меня во тьму. Меня тянуло между двумя крайностями: мой разум боролся с сердцем.
Главный вопрос заключался в том, хочу ли я жить в свете, если Кирилла не будет со мной?
Я не могла игнорировать боль в сердце при этой мысли. Мой разум никогда не был сильнее, чем тяга сердца. Мысль о том, что Кирилл страдал без меня, ради меня, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я любила двух людей в этом мире. Одна лежала в доме престарелых «Благодатный рассвет», а вторым был Кирилл Льюис.
Нет, не Кирилл Льюис. Кирилл Чернов. Отрицать это было бесполезно.
Что, если еще не слишком поздно? — прошептал голос редкого оптимизма.
Может быть, настоящий Кирилл, мальчик, которого я любила, все еще был где-то там, один, в темноте. Могла ли я оставить его?
Я уже знала ответ.
Кирилл наблюдал за мной с пристальным вниманием, пока его люди выходили из комнаты. Я старалась игнорировать кровь моего отца на его руках.
Я сделал это для тебя.
Как только мы остались одни, он прислонился к стойке и окинул меня таким взглядом, словно собирался поглотить.
— Что случилось с парнем Тео? — я должна была знать. Воспоминания о Тео и Феде в коридоре мучили меня.
— Осмелюсь предположить, что он в больнице, — сказал Кирилл со скучающим видом.
— Он не умер?
— Было бы невезением умереть от простреленной голени, но, думаю, случались и более безумные вещи. Он будет жить. Полагаю, ты чувствуешь вину за то, что он пострадал из-за тебя?
— Я не беру вину на себя. Ты стрелял в него.
— Ты позвонила ему, — напомнил мне Кирилл. — На будущее, думай об этом так. С этого момента и до самой твоей смерти звонок другому мужчине приведет к нанесению ему телесных повреждений. Это ясно? — он выглядел таким спокойным, когда озвучивал свое безумное правило.
Я глубоко вздохнула и постаралась сохранить самообладание. Офицер Такер, слава богу, не умирал, и больше никто не пострадал.
— Ты же знаешь, что ревность — это мелочная эмоция, верно?
Кирилл изучал меня проницательным взглядом.
— Макс сказал, что с тобой было трудно, когда ты вернулась домой. Ты жалеешь, что спасла им жизни?
Когда он сказал об этом таким образом, мой выбор стал очевиден. Я покачала головой.
Сжатый рот был единственным признаком того, что он что-то почувствовал.
— Ты снова попытаешься сбежать? Будешь плакать и просить меня отпустить тебя? Умолять о своей свободе?
В его голосе звучало что-то, чего я не могла разобрать, но я уже знала свой ответ.
— Нет. — Слово слетело с моих губ прежде, чем я успела его обдумать. — Но мне интересно, что теперь?
Мой голос был хриплым от крика, вызванным попытками Макса запереть меня в смежной комнате, и реальность обрушилась на меня, как грузовик.
— Теперь ты начнешь отбывать свое наказание здесь, как моя уважаемая гостья.
— Ты имеешь в виду, как твоя пленница? — я подняла бровь, глядя на него.
Он безразлично пожал плечами.
— Твои слова, не мои. Хочешь поспорить со мной из-за этого, принцесса? Вперед. Ты не победишь.
Вот она — правда. Я ничего не могла выиграть, выступая против него в открытую. У него было слишком
