Злой наследник - Мила Кейн

Добро пожаловать в Нью-Йорк Милы Кейн. Это не тот город, который вы знаете, здесь господствуют короли и королевы преступного мира.

Наряду с любовью на грани жизни и смерти, в этом уголке книжного мира царят тьма и хаос. Если это ваша история — читайте дальше.

Говорят, монстрами не рождаются, ими становятся.

Я был и тем, и другим.

Кирилл Викторович Чернов

В другой жизни у меня было другое имя.

В другой жизни у меня было другое будущее. По крайней мере, так мне нравилось думать — это было слабым утешением. Может, мне было суждено стать сыном своего отца и пойти по его стопам. Возможно, верить во что-то другое было ложью. Одна вещь всегда оставалась правдой — был ли я Кириллом Льюисом, бедным ребенком в богатой школе, или Кириллом Черновым, холодным, безжалостным наследником отцовской братвы; Мэллори Мэдисон была моей.

Как бы далеко она ни бежала, где бы она ни пряталась, это не меняло простого факта.

Она была моей, и никто в этом мире не мог спасти ее от этой мрачной судьбы.

Кирилл

Я прогуливался по пирсу на Брайтон-Бич, наблюдая за тем, как люди поскальзываются на мокром, залитом дождем тротуаре. Я жил в пентхаусе, который не купишь за одни только деньги, но дела всегда тянули меня обратно на пирс. Соленый, затхлый воздух был подходящим напоминанием о том, что даже если жизнь на мгновение стала роскошной, цена этой привилегии — здесь, на складах за набережной. В тихих, ужасных вещах, которые мы делали в темноте.

Запах океана никогда по-настоящему не покидал мой нос. Он навсегда въелся в меня.

Под ногами плескалась холодная серая вода, а над головой кружили шумные чайки. На усеянном шприцами пляже прогуливались парочки и играли в песке дети, что было довольно опасно. Торчки и сутенеры бродили по набережной, проходя мимо магазинов, торгующих международными телефонными картами и вывесками на кириллице.

Брайтон-Бич был домом для русских в Нью-Йорке, а дерьмовый магазин с хламом был его визитной карточкой для всех, кто приезжал сюда в поисках американской мечты. Я не знал, представлял ли себе мой отец этот хваленый идеал, когда приплыл сюда с фальшивыми документами, готовый скрыться от иммиграционной службы и всех, кому он был должен денег. Для Виктора американская мечта была зеленой. Ему было все равно, как он приобретал эту зелень, и уж тем более его не волновало, была ли она испачкана в красный. Небольшое кровопролитие и хаос никогда не мешали Виктору Чернову делать то, что у него получалось лучше всего, — подниматься на вершину грязной, беззаконной кучи.

Я сместил свой вес с больного колена. В такую дерьмовую холодную погоду оно болело. Обычно я не обращал внимание на эту боль.

Она напомнила мне о ней.

— Кирилл.

Позади раздался голос моего охранника, Ивана. Иван хорошо говорил по-английски, что было необходимо для работы.

К презрению моего отца, его сын и потенциальный наследник его темной династии плохо говорил по-русски. Это была не моя вина. Я едва ли провел с ним больше двух минут, пока мне не исполнилось девятнадцать. До этого у меня был выбор, планы на жизнь, и надежда, помимо всего прочего. После этого всё, кроме него и братвы, исчезло, ускользнув сквозь пальцы, как песок.

— Что там? — спросил я Ивана, поворачиваясь, чтобы прикрыть лицо от ветра на пирсе и прикурить сигарету. Единственное, что мне нравилось на Брайтон-Бич, — это дешевые ароматные сигареты с фруктовым вкусом. Русские были странно прихотливы в одних вещах и крайне жестоки в других.

— Посылка на складе. Петр хочет знать, стоит ли ему начинать.

Неважно, сколько миллионов я заработал в братве, в каком эксклюзивном пентхаусе я жил, на каких шикарных машинах я ездил или какие секреты я хранил о богатых, влиятельных людях, управляющих этим городом, — дело моей жизни всегда сводилось к одному: наводить страх и сеять хаос. Убийства — это, конечно, хорошо, и им было место в моей повседневной деятельности, но страх — это совсем другой уровень. Каждый человек способен убить, но только некоторые могут внушить страх. Есть предел боли, но нет предела страху. Я преуспел в том, чтобы управлять им, как оружием, с хирургической точностью.

Молли, я все-таки нашел свое жизненное призвание. Мой единственный настоящий талант.

Однажды я планировал продемонстрировать ей его лично.

Склад, который братва использовала для грязной работы, находился недалеко от пирса. Это было заброшенное, обветшалое здание, которое провисало и гнило, пахло морской солью и заплесневелым попкорном. Шум причала и бесконечных карнавальных игр придавали воздуху извращенную остроту, пока я сидел перед мужчиной, который пытался нажиться на сделке и подставить меня. Никто не переходил дорогу братве Черновых в Нью-Йорке. Никто. Я достал из кармана нож. Мужчина уставился на него. Если я правильно запомнил, его звали Илья.

— Мне нравятся ножи, — сказал я ему непринужденным, приятным тоном.

Взгляд Ильи метнулся в мою сторону, а затем он отвел глаза.

Я подстриг ногти, и без того очень короткие, пока ждал, когда его охватит страх. Он уже был напуган. От него исходил отвратительный запах застарелого пота, смешанный с новым. Но мне нужно было больше. Мне нужно было увидеть его ужас, чтобы насытить зверя внутри себя. Того, что никогда не отдыхал и не наедался досыта. Того, который всегда бодрствовал.

— Ножи бесшумны. В ножах никогда не кончаются пули. — Я покрутил лезвие между ловкими пальцами и наклонился, поднося нож к перевязанной челюсти Ильи. — Ножи — это интимно. Оружие — громкое и безличное, — пробормотал я, проводя лезвием по лицу Ильи и легко разрезая кляп. — Ты знаешь, почему ты здесь?

Илья кивнул.

— Из-за сделки с Варди. Клянусь, Кирилл, я не брал долю. Я бы никогда. Это был не я, — выдохнул он, тяжело дыша.

— Как ты знаешь, если я и ненавижу что-то больше, чем предательство, так это ложь. Ты облажался, Илья. Будь достаточно мужественным, чтобы признать это и понести наказание, — сказал я сквозь стиснутые зубы.

Люди были такими разочаровывающими, и предательство бесило меня больше всего. Психотерапевт, без сомнения, сказал бы, что все началось с Мэллори, но я и так это знал. Мэллори была началом всего