этого, и она же станет концом.
— Клянусь, я не знал. Когда он появился, я решил, что он в доле. Я думал, ты знаешь, что он здесь, — умолял Илья.
Я хмуро посмотрел на него, легкая волна любопытства остановила мою руку, прежде чем я вонзил острое, тонкое лезвие в его шею снизу. Мягкое место под языком было моим любимым. Ранение туда не убивало сразу и причиняло жуткую боль, или я так слышал.
— Кто?
— Николай. Это Николай. Он вернулся. Твой брат вернулся, — сказал Илья, его грудь тяжело вздымалась.
Отвлекшись, я вдавил лезвие, и из пореза хлынула кровь, а воздух наполнился едким запахом мочи Ильи. Мужчина обмочился. В смерти не было достоинства.
Я выдернул нож из его кожи, и он закричал. Я вытер лезвие о свои черные джинсы, мысленно погрузившись в его откровение.
Николай. Мой брат. Ну, сводный брат, и даже это было слишком близким родством, на мой взгляд. В то время как я был жесток в управлении делами с братвой отца, Нико был безумен. Возможно, то, что он рос с нашим отцом с самого раннего детства и видел кровь, убийства, хаос и разврат, сломало что-то внутри него, слишком фундаментальное, чтобы это можно было исправить. Он был опасен и абсолютно непредсказуем. И все же, как только Илья произнес его имя, я понял, что отец, должно быть, осведомлен о его возвращении. Виктор знал обо всем, что происходило в этом городе, в том числе и о том, где находится его сумасшедший сын. Это означало, что он снова что-то от меня скрывает. А это никогда не было хорошо.
— Выясни всё, что сможешь, о Нико, но не дай никому из людей Виктора узнать об этом.
Я вышел со склада, вытирая окровавленные руки тряпкой и бросая ее в огонь, горящий в канистре на улице.
— А что с Ильей? — спросил Иван.
— Если он выживет, то будет прощен. У него нет денег. Они у Нико, — пробормотал я, разъяренный на человека, возомнившего, что он волен переступить через империю, которую я построил.
До моего рождения Виктор Чернов руководил самой сильной братвой в Нью-Йорке. К тому времени, когда я стал достаточно взрослым, чтобы присоединиться к нему, она уже отставала, представляя собой устаревшую систему ведения бизнеса, которая со временем привела бы лишь к сокращению прибыли. Как только я с неохотой посвятил себя отцовской организации, я изменил всё. В наши дни настоящие деньги делались не на том, чтобы трясти местных бандитов или торговать на улице пакетиками с героином за пять центов. Настоящие деньги были в секретах, информации, оружии и технологиях. Я помог имени Чернова расширить свои горизонты. Нико хотел сжечь все дотла, если это не могло принадлежать ему. Проблема была во мне. У моего отца было два наследника, и ни один из нас не хотел отступать. У меня не было ничего, кроме этой жизни. Я бы боролся за нее до последнего вздоха. Беда в том, что Нико считал так же.
Я захлопнул дверь пуленепробиваемого внедорожника, на котором приехал. После стычки с конкурирующим синдикатом из Чикаго год назад, Виктор настаивал на водителях и машинах, способных выдержать зомби-апокалипсис.
Я был зол. Я не хотел думать о Нико. Я не хотел думать о Викторе и о том, какой новый способ он придумал, чтобы натравить двух своих сыновей друг на друга. Это вызвало слишком мрачные воспоминания. Кузница, которая сформировала из меня того, кем я был сейчас, все еще преследовала меня. От восходящей звезды легкой атлетики со стипендией до монстра. Это была не совсем та траектория, о которой мечтает большинство людей, но такова жизнь.
Я закурил еще одну сигарету на заднем сиденье машины, наслаждаясь терпким ароматом дымных фруктов. Она пахла хаотичными рынками и борделями на берегу Черного моря. Я втянул едкий вкус, наслаждаясь тем, как он обжигает мои чувства. В последнее время трудно было что-либо почувствовать, если это не сопровождалось болью. Только вместе с болью оживали мои притупленные чувства. В последнее время необходимый порог боли становился шире.
Через минуту я выбросил сигарету в окно, устав от ее аромата. Я покопался в кармане в поисках вибрирующего мобильного телефона. Кровь Ильи все еще оставалась на моих ногтях, вязкая и темная. Я раздраженно поморщился. Телесные жидкости могут быть такими раздражающе липкими, независимо от того, пытаетесь ли вы удалить их со своего тела или отмыть место убийства — не то чтобы я больше занимался уборкой. Давно миновали те дни, когда я оттирал ведрами отбеливателя бетонные полы и наблюдал, как он превращается в розовую пену, смешиваясь со свежепролитой кровью. Дни, когда я был учеником в жестокой школе насилия моего отца, остались позади. Мы с Нико были единственными учениками, оставшимися в живых к выпускному.
— Что?
Я ответил на звонок, увидев, как на экране высветилось имя Макса. Он был моим вторым, после Ивана, и единственным, кому я доверил свое многолетнее задание. Он называл это одержимостью. Он был прав. Я был чертовски одержим.
— Кирилл, тебе лучше присесть.
Идиот. Несмотря на все ужасы, через которые мы прошли, этот придурок все еще думал, что у меня хватит терпения на шутки.
— Говори.
— Я нашел ее. Мэллори Мэдисон. Я, блядь, наконец-то её нашел.
Молли
В субботний вечер «Синий кролик» был сущим кошмаром.
Потные, истекающие слюной мужчины заполняли клуб, а из приватных комнат внизу поднимался сигарный дым. Рафаэлю, владельцу джентльменского клуба в центре Манхэттена, было плевать на правомерность этого действа. Не то чтобы курение в помещении было единственным законом, пренебрегаемым в «Синем кролике».
Не было такого правила, которое Рафаэль и его сброд неджентльменских гостей не нарушил бы. Можно было бы вызвать полицию, но комиссар находился в Розовой комнате, занятый приватным шоу. Персонал шептался по углам, что Рафаэль Наварро — это тот самый Наварро из безжалостного мексиканского картеля, наводнившего город одними из самых дорогих фармацевтических препаратов на рынке. Я не могла позволить себе беспокоиться об этом. Я была на мели, а здесь не скупились на чаевые.
Мужчины, которые отдыхали в «Синем кролике», были самыми богатыми и титулованными людьми в этом прогнившем городе. Они также были самыми испорченными, преступными и жестокими из всех, кого я когда-либо встречала. Мне ли не знать. Мой отец был членом клуба, пока не заигрался слишком сильно и не потерял все, что оставила ему мать. Дом, машины, частная школа и репутация — все исчезло
