Серые глаза Кэла были ясными, лицо и тело расслабленными. Мокрые русые волосы пахли мылом — он принял душ в тренажерном зале. Кэл добавил молоко в кофе, достал из буфета пакетик с сухим завтраком.
—Хочешь?
—Нет.
Вздохнув, Кэл высыпал глазированные подушечки в чашку, залил молоком.
—Общий сон?
—Похоже.
—Я говорил с Фоксом. — Облокотившись на стойку, Кэл принялся за завтрак. — У них с Лейлой тоже. У тебя что?
—Город истекал кровью, — сказал Гейдж. — Дома, улицы и все, кому посчастливилось оказаться снаружи. Кровь бурлила на тротуарах, стекала по стенам зданий. И горела.
—Все точно. Насколько мне известно, впервые один и тот же кошмар снится всем шестерым. Похоже, здесь заложен какой-то смысл.
—Гелиотроп снова стал целым. Это сделали мы вшестером. Сибил считает камень источником силы.
—А ты?
—Пожалуй, тут я с ней соглашусь. Но у нас осталось меньше двух месяцев, чтобы выяснить, что это за сила. Если осталось.
—Он нападает раньше и становится сильнее. — Кэл кивнул. — Но мы дали ему отпор — уже два раза, Гейдж.
—В третий раз лучше не зевать.
Он не стал задерживаться. Если ничего не случится, женщины большую часть дня будут искать ответы на вопросы в книгах и Интернете. Рассматривать таблицы, карты и графики, пытаясь взглянуть на события под другим углом. И беспрерывно говорить. Кэл отправится в боулинг-центр, а Фокс — в свою адвокатскую контору. А игрок остался без игр, подумал Гейдж.
Значит, сегодня у него свободный день.
Можно вернуться в дом Кэла, кое-кому позвонить, отправить письма по электронной почте. У него свое расследование. На протяжении многих лет он изучал демонологию и фольклор в самых необычных уголках мира. Если соединить его сведения с тем, что сумели откопать Сибил, Куин и Лейла, получится весьма полезная смесь.
Бога и демоны воевали друг с другом задолго до появления людей. Уничтожали друг друга, и когда на сцене появился человек, он довольно быстро получил численное преимущество. Эра людей, так называл ее Джайлз Дент, — об этом писала в своих дневниках его возлюбленная Энн Хоукинс. В эру людей остался всего один демон и один страж. Хотя верится с трудом, подумал Гейдж. По крайней мере, один, для которого это было личным делом. Смертельно раненный страж передал свою силу и свою миссию маленькому мальчику, а тот своим потомкам — и так на протяжении веков, вплоть до Джайлза Дента.
Обо всем этом Гейдж размышлял за рулем машины по дороге в дом Кэла. Он поверил в Джайлза Дента, поверил, что они с друзьями являются потомками Дента и Энн Хоукинс. Вместе с остальными поверил, что Дент нашел способ — нарушив правила, прибегнув к человеческому жертвоприношению — заточить демона в некое подобие тюрьмы, вместе с собой. Минуло несколько столетий, и трое мальчишек освободили его.
Гейдж был готов даже признать, что так было предначертано судьбой. Гордиться этим вовсе необязательно, но смириться можно. Такова их судьба — бросить вызов демону, сражаться, уничтожить его или погибнуть. После нескольких появлений призрака Энн Хоукинс и ее загадочных слов стало ясно, что решающей должна стать эта Седмица.
Все или ничего. Жизнь или смерть.
И поскольку почти во всех его видениях присутствовала смерть, в той или иной форме, Гейдж был не склонен делать ставку на коллективный танец победителей.
Наверное, на кладбище его привели мысли о смерти. Гейдж вышел из машины и сунул руки в карманы. Глупо было сюда приезжать. Бессмысленно. Но все равно зашагал по траве среди памятников и надгробных плит.
Нужно было принести цветы, подумал он, но тут же покачал головой. В цветах тоже нет смысла. Зачем мертвым цветы?
Его мать и ребенок, которого она пыталась произвести на свет, давно мертвы.
Май выкрасил траву и деревья в зеленый цвет, и легкий ветерок шевелил зеленую завесу. Солнце освещало разбросанные по пологому склону холма мрачные серые камни и белые памятники. На могиле матери и не родившейся сестры белая плита. Гейдж не был здесь много лет, но дорогу помнил хорошо.
Один надгробный камень, маленький и округлый, с выбитыми именами и датами.
КЭТРИН МЭРИ ТЕРНЕР
1954-1982
РОУЗ ЭЛИЗАБЕТ ТЕРНЕР
1982
Он почти не помнит мать, подумал Гейдж. Время стерло из памяти ее образ, звук ее голоса, ее запах, и осталось нечто вроде нерезкого снимка. Он с трудом вспоминал, как мать прикладывала его руку к своему большому животу, чтобы он почувствовал толчки ребенка. У Гейджа сохранилась фотография, и он знал, что унаследовал от матери цвет волос, глаза, форму губ. Ребенка он не видел, и никто не говорил ему, как выглядела девочка. Но Гейдж помнил себя счастливым, помнил, как играл с машинками в лучах солнечного света, льющегося через окно. И даже как бежал к возвращавшемуся с работы отцу и радостно визжал, когда сильные руки подбрасывали его вверх.
Да, было время, очень короткое, когда отцовские руки поддерживали его, а не сбивали с ног. Солнечное время. А потом мать умерла, а вместе с ней и ребенок, и все окутал холод и мрак.
Сердилась ли на него мать, кричала, наказывала ли? Наверное. Только он не помнил — или предпочитал не помнить. Возможно, он идеализировал мать, но разве это плохо? Когда мальчик так рано теряет мать, мужчина, в которого он превратился, должен считать ее совершенством.
—Я не принес цветы, — прошептал Гейдж. — Зря.
—Но ты пришел. Резко обернувшись, он встретился взглядом с глазами, так похожими на его глаза. У него защемило сердце. Мать улыбалась ему.
Какая молодая. Это была первая его мысль. Моложе его, понял Гейдж, пока они молча рассматривали друг друга, стоя над ее могилой. Эта спокойная и неприметная красота сохранилась бы и в преклонном возрасте, подумал Гейдж. Но мать не дожила и до тридцати.
Даже теперь, будучи взрослым мужчиной, он ощущал боль утраты.
—Почему ты здесь? — спросил он, и ее лицо вновь расцвело улыбкой.
—А разве ты не хочешь меня видеть?
—Раньше ты никогда не приходила.
—А может, раньше ты не искал? — Она откинула за спину свои темные волосы, вдохнула полной грудью. — Сегодня чудесный день — это майское солнце. А ты такой растерянный и сердитый. Такой печальный. Разве ты не веришь, что существует лучший мир, Гейдж? Что смерть — это начало чего-то нового?
—Для меня она стала концом того, что было. — Две стороны медали, подумал он. — Когда ты умерла.
—Бедный малыш. Ты меня ненавидел за то, что я тебя бросила?
—Ты меня не бросала. Умерла.
—В конечном счете это одно и то же. — В ее глазах проступила печаль, а может, жалость. — Я не была рядом с тобой, и это хуже, чем если бы я бросила тебя одного. Я оставила тебя с ним. Позволила ему посеять во мне семена смерти. Ты остался одиноким и беспомощным, с человеком, который проклинал и бил тебя.
