Ознакомительная версия.
Я не могла обмануть ожиданий примкнувших болельщиков и активно реагировала на действо, происходящее на поле. Когда нашим забили гол, я пресекла уныние:
– Спокойно! Если русских бьют, они звереют. Правда, бить надо долго, иначе засыпают богатырским сном. Вспомним отечественные войны – двенадцатого, тысяча восемьсот, и сорок первого, тысяча девятьсот. Этот негр с косичками тоже русский? Пусть будет россиянином. Мы терпимы к цвету кожу, вероисдида… вероисподи…
– Вероисповеданию, – подсказала одна из девушек. – Да хоть кузькиной матери пусть молятся, только забивают!
В глазах у девушки стояли слезы – так остро она желала победы. И вообще девушки-болельщицы были гораздо эмоциональнее мужчин. Со мной, конечно, не сравнить, но тоже не лыком шиты. Или тоже под градусом? В том, что женщины по большому счету равнодушны к командным спортивным играм, есть безусловный и большой плюс. Только представьте стотысячный стадион, на трибунах которого одни женщины – визжат, плачут, рвут волосы. Апокалипсис.
Второй гол нам забили на последней минуте матча, российская команда не попадала на чемпионат мира. Три девушки плакали, мужчины заказали водки, выпили не чокаясь, как на поминках. Когда мы толпой выходили, нас задержал бармен, обратился ко мне:
– Девушка, выигрыш получите.
Он положил на стойку купюры. Внушительная пачка мятых тысячных билетов, пятисоток, сверху, как насмешка, – десятирублевые.
Немая сцена. Никто ничего не сказал в осуждение. Минуту назад я бесновалась, болея за нашу команду, но была предательницей – единственной, поставившей на команду противника. Я сгребла деньги в сумочку. С какой стати от них отказываться?
Развела руки в стороны:
– Бизнес есть бизнес.
Не знаю, откуда выскочила эта фраза. Я поставила на французскую команду случайно, планов заработать на футболе у меня не было и в помине. Наверное, это был протест, месть за пять мучительных дней, глупый порыв. Еще глупей были слова про бизнес.
Витя потом, когда мы ссорились, в бессилии переубедить меня ставил точку: «Бизнес есть бизнес!» Произносил это с насмешливым издевательством. Так говорят: «Ты же самая умная!» или: «Какой смысл спорить с человеком, неспособным слышать чужие аргументы?». Я трясла головой от злости: «Да! Бизнес есть бизнес! В прямом смысле слова!»
Но когда мы вышли из бара, мне было не до смыслов. Мой организм взбунтовался, доза спиртного превысила его физиологические возможности по перевариванию пива. С утробным воем я бросилась за ларек, там росло дерево, я обняла ствол, потому что держаться на ногах не могла. Меня вывернуло наизнанку самым пошлым и отвратительным образом.
– Спокойно, держись за дерево! – уговаривал Витя. – Стоишь? Стой!
Он сбегал к киоску, купил воды. Вымыл мне лицо, по которому текли тушь, сопли и слюни, дал попить. Стало немного легче, мы двинулись вперед, я еще отпила из бутылки. Вода была с газом, пузырьки в желудке устроили революцию, меня снова затошнило…
Никакая черная фантазия не могла бы придумать того, что происходило со мной. Я блевала через каждые десять метров. Я метнулась в кусты, чтобы пописать, свалилась, встала на четвереньки, пытаясь подняться. Витя подхватил меня, я отбивалась, прогоняла его, джинсы не застегивались, я снова падала, Витя застегивал молнию на моих джинсах, меня опять тошнило и хотелось по-маленькому. Это был не тихий ужас, а конец света.
Витя еще несколько раз покупал в ларьках по пути следования воду в пластиковых бутылках. Умывал меня, лил воду на голову для протрезвления, которое решительно не наступало.
Кое-как доведя меня до вахтерши в общежитии, Витя спросил ее:
– Позвольте, я провожу девушку до комнаты?
– Вызываю милицию! – схватилась за телефонную трубку вахтерша.
– Тетя Клава! Не надо милиции! – из последних сил взмолилась я. – Пожалуйста!
И стала подниматься по лестнице. Кажется – на четвереньках.
– Что он с тобой сделал? – завопили подруги, увидев меня.
Лохматая, мокрая, с потеками туши на щеках, в джинсах, застегнутых только на пуговицу, а молния раскрыта. Чужая кофта возмутительно испорчена. Травяные зеленые пятна и черноземные – по всему наряду.
– Он был восхитителен! – только и сумела пробормотать я, рухнув на свою кровать.
Утро было кошмарным. Голова болела так, как ничто в человеке болеть не может. Но еще ужаснее были страдания совести, если ее определить как комплекс из девичьей гордости, испепеляющего стыда, порушенных надежд и сознания собственной ничтожности. Если бы я могла подняться, я покончила бы жизнь самоубийством. Но, чтобы повеситься или отравиться, выпив хлорное средство, которым мы драили общий туалет, требовалось встать с постели. А на это сил не было.
Мой телефон звонил и звонил. Мешал умереть стоически, как древнему греку, – с помощью остатков воли, гасящих сознание.
– Зараза! – достала я телефон и нажала на кнопку ответа.
– Вика? Как ты себя чувствуешь? – не здороваясь, спросил Виктор.
– Да!
– Что «да»?
– Нет.
– Что «нет»?
– Прости меня, пожалуйста!
Я почувствовала, как проклевывается желание плакать. Если женщине хочется плакать, она не наложит на себя руки.
– Это ты меня прости! Накачал девушку пивом.
– Со всеми вытекающими… из всех отверстий вытекающими… Ужас!
– А ты в принципе не алкоголичка?
– Только учусь.
Мое пьяное представление во время решающего матча за выход нашей сборной в чемпионат мира по футболу, непатриотичный выигрыш, последующие упражнения в кустах и под деревьями сыграли удивительную роль. Я перестала бояться Виктора и робеть перед ним, как перед сказочным рыцарем, спустившимся с белого коня. Я показала себя в таком свете, что хуже не придумаешь. Разве что пойти отбирать у школьников деньги на завтрак, а потом валяться под забором в луже из исторгнутых продуктов жизнедеятельности. Чего уж теперь строить из себя кисейную барышню. Воля ваша: принять, не принять, общаться, не общаться, назначать свидания или прекратить отношения. Виктор не отстал, назначал свидания. Я готовилась к ним тщательно, используя все материальные возможности в плане косметики и нарядов. Но я уже не тряслась, как онемевшая от счастливого шанса провинциальная пустышка. Я была просто я.
* * *
Каждый день до свадьбы и первые полгода после замужества я помню фотографически. Почему-то это время напоминает мне школьные прописи – первые тетрадки в школе. Так долго ждешь, что пойдешь в школу, приобщишься к чему-то высшему и загадочному. А потом тебе дают прописи – тетрадь в клеточку, где надо на одной строчке из верхнего правого уголка клеточки в левый нижний линию провести. На следующей строчке наоборот – из левого верхнего в правый нижний угол. Косые линии – твое вхождение во взрослую жизнь.
Ознакомительная версия.
