– Ой, да какая разница! – осмелела вдруг Таня, вмиг почувствовав эту его неуверенность и сердито взглянув на подошедшего к ним еще одного мужчину в таком же бушлате с нашивками. – Мальчик, девочка, все равно не отдам! У ребенка стресс, понимаете? Нельзя его сейчас силой отрывать… Я сама медик, знаю! Сейчас момент такой, что просто нельзя, и все! Потом последствия всякие нежелательные могут быть…
– Хм… – озадаченно уставился на нее вновь подошедший и, судя по тому, как на него испуганно оглянулся Иваненко, начальник. – А что нам тогда делать прикажете? Около вас так его и караулить до выяснения всех обстоятельств?
– Нет, не надо караулить… Я здесь живу недалеко, вы просто проводите нас до дома, и все. И скорую ждать не надо, у него никаких повреждений нет. Я знаю, он подо мной был…
– Стресс, говорите? – с сомнением протянул начальник над Иваненко, разглядывая страничку Таниного паспорта с отштампованной пропиской. – Что ж, и правда рядом живете… Ну, раз так… Иваненко, проводи! Возьми машину мою.
– Ой, да не надо машину! Тут два шага, мы и сами дойдем, – с трудом поднялась со своего стульчика Таня и тут же была подхвачена под локоток заботливым Иваненко, – там только под арку пройти осталось, а дальше уже наш двор…
– Нельзя сейчас под арку. Там оцепление, эксперты работают. Другой дорогой в ваш двор заедем. Пойдемте, девушка…
– … Татьяна Федоровна! – быстро заглянув в паспорт, подсказал Иваненко начальник. И, обращаясь к Тане, проговорил решительно: – А паспорт ваш, Татьяна Федоровна, я пока у себя оставлю. До выяснения всех обстоятельств. Да вы не бойтесь, пусть ребенка Иваненко понесет…
– Нет, я сама, – осторожно мотнула головой Таня. – Куда идти, где ваша машина? Поехали уже…
– Вы не волнуйтесь, мы постараемся побыстрее родственников ребенка разыскать, – открывая перед ней дверцу, душевно проговорил начальник. – И спасибо вам за проявленную сознательность, гражданочка Татьяна Федоровна. Я думаю, родственники спасенного ребенка ваш поступок высоко оценят…
– … Танька, да что же это? Ой, матушки, милиционер… Что случилось-то, Таньк? Я уж потеряла тебя…
Бабка Пелагея застыла в открытых дверях маленьким сухоньким изваянием, переводя взгляд с Таниного лица на лицо Иваненко, потом подхватилась быстро, затопталась бестолково по маленькой прихожей, мешая Тане пройти в комнату.
– Тань, а ребеночек-то откудова? Чего за ребеночек-то, Тань?
– Да, бабуля, такая вот героическая у вас внучка оказалась, – торжественно произнес Иваненко, проходя следом за Таней в комнату. – Взяла и чужого ребеночка спасла. Закрыла его своим телом. Жизнью своей молодой, можно сказать, рисковала. Слышали небось, как в соседнем дворе рвануло?
– Ой, слышала…
– Ну вот. Это машина там взорвалась, а внучка ваша как раз по тому двору домой шла, пирожки вам в сумке несла.
– Нет, не пирожки. Это пирожные были. Эклеры… – тихо поправила его Таня.
– Ну да. Пирожные, – также тихо подтвердил Иваненко, виновато улыбнувшись.
– Ой, батюшки… – только и всплеснула руками бабка Пелагея. – Да как же это, Таньк?
– А вот так, бабуля… – ответил за Таню Иваненко и стал пристально оглядывать пространство вокруг себя, задерживая любопытный взгляд на всем по чуть-чуть – и на бабкиной никелированной кровати, аккуратно заправленной домашнего производства вязаным ажурным покрывалом, и на красиво торчащей острыми углами горке подушек, и на крахмальных снежно-белых занавесках на окошке, и на пышно разросшейся на подоконнике и цветущей алым цветом герани – признаке домашнего благополучия, как искренне полагала бабка Пелагея. Герань эту да покрывало она привезла с собой в приданое и очень этим обстоятельством гордилась. А еще в том приданом числились белые мережковые, повсюду разложенные салфеточки – и под хрустальной вазой на трельяже, и под прозрачной статуэткой балерины за стеклом серванта, и с книжной полки свисающие нежными белыми уголками. Через такие же дырки-мережки, будто извиняясь перед гостем за бабки-Пелагеино стремление к уюту, стыдливо проглядывал и экран телевизора. Откуда ему было знать, корейской сборки чуду технического прогресса, про моду из бабкиной юности – все вокруг салфеточками в доме украшать? Вот и стыдился от души…
Иваненко огляделся и, словно в чем-то для себя удостоверившись, повернулся к усевшейся без сил на диван Тане, спросил заботливо:
– Еще помощь моя нужна, Татьяна Федоровна? Или сами управитесь?
– Сама. Спасибо вам, – из последних сил улыбнулась ему бледно-синюшными губами Таня. – Вы идите, вас же там потеряют…
– Ладно. Пошел. А у ребенка, я думаю, очень скоро родственники отыщутся. Судя по всему, богатого наследничка вы на руках держите… Родителей, значит, того, на тот свет какой-то камикадзе отправил, а насчет ребеночка грех на душу не взял…
– Да будет вам! – сердито посмотрела на него Таня, сделав большие глаза. – Зачем вы?! Может, и не родители его там были… Еще не выяснили ничего, а выводы делаете!
– Тань, чегой-то не поняла я, зачем ты на парня ругаешься? – неожиданно заступилась за Иваненко бабка. – Чего он тебе выяснить должен?
– Да ничего. Потом поговорим, бабуль. Не при ребенке же…
– Ладно, разберемся, Татьяна Федоровна. Не сердитесь, – улыбнулся ей покладисто Иваненко. – Работа у нас такая – всех тонкостей обращения и не учтешь… Ну, пошел я. Бывайте здоровы, бабуля! Хорошо тут у вас. И у моей бабки в деревне так же все было когда-то… Беленько да чистенько…
– И тебе не хворать, мил-человек, – чуть склонилась в поясе бабка Пелагея. – Спасибо тебе на добром слове…
Закрыв за гостем дверь, она шустро подсеменила к дивану, на котором так и сидела ее героическая внучка, не сняв шубы и ботинок. Снять их все равно у нее и не получилось бы. Для этого надо было каким-то образом расцепить на шее маленькие ручки-клещики и оторвать от себя мелко дрожащее тельце ребенка, а это оказалось задачей нелегкой. Не отрывались от шеи ручки, и все тут. Будто заклинило их неведомой силой. Хотя почему неведомой? У нее имя есть, у силы этой, – перенесенным недетским ужасом она называется…
– Ну, маленький, ну отпусти ручки… – тихо увещевала она ребенка, ласково поглаживая по спине. – Я же никуда от тебя не денусь, я здесь, с тобой буду. Мы сейчас искупаемся, потом горячего молочка выпьем… Хочешь молочка, маленький? Как тебя зовут? Ты молочка, а я чаю горячего хочу…
– … Ага, и чаю, и молочка… – тут же на лету подхватила ласковые нотки из внучкиного голоса бабка. – А еще и с булочкой… У бабушки Пелагеи знаешь какие вкусные булочки? Слышь, как из кухни пахнет…
