Светлые брови Серенити поползли вверх, но даже морщинки удивления, появившиеся на её бледном, гладком лбу, ни капли не умаляли её очарования, и он рассеяно ещё раз подивился, как прекрасна она была.
Она определённо разобьёт не одно мужское сердце, подумал Виллем, но не так, как это делала Шейн. Нет, красота её старшей сестры была более яркой, даже ослепительной. А внешность Серенити, была напротив, более мягкой, и … доброй, даже успокаивающей, не смотря на то, что её губы совсем не трогала улыбка.
Осознание этого, заставило Виллема нахмурится, и вспомнить события её детства.
— Ты часто бываешь в «ОДА»? – Услышал свой вопрос Виллем, назвав библиотеку её сокращённым названием, проверяя, поймёт ли она. Он не понимал, почему это имеет для него значение, но так и было. Он хотел знать, что Серенити хорошо адаптировалась к своей новой жизни.
— Это моё любимое место в городе.
— А как тебе Мокум в целом? (прим. «Мокум» (Mokum) — на старом амстердамском диалекте означает Амстердам.) Как ты его находишь?
— Умиротворяющий. Ничего не имеет общего с городом, в котором я выросла.
То, что она признала местное название города, расслабило Виллема.
Если газеты не лгали, то она жила в Амстердаме с её сводной сестрой Шейн и мачехой, всего шесть месяцев. В среднем, достаточный промежуток времени, чтобы успеть адаптироваться к новым условиям, но когда один из твоих родителей, застрелился прямо на твоих глазах, наверное, и вечности будет мало, чтобы прийти в себя.
— Ты уже хорошо успела изучить Амстердам?
Сестра Шейн покачала головой.
— Мне нравится наслаждаться каждым новым открытием.
Какой необычный ответ для четырнадцатилетней девушки, подумал Виллем, но опять же, в ней не было ничего посредственного.
— Ты часто прогуливаешь?
— Иногда. Чаще, беру свой велосипед.
— Понятно. – Одним из хорошо известных фактов было то, что в Амстердаме велосипедов большем, чем людей, но большинство женщин, которых он знал, считали велосипед ниже своего достоинства, и предпочитали им шикарную машину с водителем.
— А вы, сэр? – спросила она его.
Он был озадачен.
— А что я?
— Что привело вас в библиотеку?
— Я был приглашён на церемонию разрезания ленты, как представитель королевской семьи. – Он ожидал, что она сейчас засыплет его вопросами о своих королевских корнях, и она хотя бы на половину утолит его желание.
— А теперь, я могу идти, сэр? – Она задала вопрос, но не тот, который он ждал.
— Да, конечно. – Он подавил улыбку, уныло думая, как девушка скромно держится с ним. – Я не имел намерения задерживать тебя. – Казалось, ему было суждено повторять эти слова снова и снова, но самым худшим было то, как часть его жаждала не отпускать её.
Сделать всё, чтобы не причинить ей вреда.
— Хорошего дня, сэр.
— И тебе.
Он смотрел, как она уходит, длинные белокурые локоны были собраны жгутом, идеальная осанка, а походка неуверенная, потому что она… прихрамывает.
Виллем прищурил глаза, продолжая следить за ней, и он должен был принять правду, что он не ошибся.
Она хромает.
***
— Серенити.
Она услышала, как Голландский миллиардер назвал её имя, и заставила себя остановиться, хотя всё её нутро кричало бежать. Было что-то в том, как он произнёс её имя, которое Серенити не любила, и когда предполагаемый парень её сестры, опять предстал пред ней, она поняла причину.
Она увидела это в его глазах, которые зловещим образом были похожи на её.
Она увидела это в мрачном выражении его лица, которое было слишком красивым для того, кто был так несметно богат.
И ещё, она заметила то, как он запустил руки в карманы своих брюк, подходя к ней.
Жалость.
Ей казалось, он жалеет её по правильным причинам. Такой человек, как Виллем де Конаи, не стал бы беспокоится по поводу того, чтобы искать давно забытую историю осиротевшей дочери Дэниэля Роли.
Что же интересовало Виллема де Конаи, чтобы Серенити знала, что у миллиардера не было проблем с получением информации.
Но если бы он узнал, что её интересует его жалость, это стало бы разочарованием для него.
Когда миллиардер, наконец, подошёл, она тут же выпалила:
— Я не всегда буду хромать. – Это была не ложь, но так же и не вся правда. Врачи говорили ей, что хромота уменьшится со временем, но полностью всё равно не исчезнет.
Её это устраивало.
К сожалению, с окружающими было по-другому, в том числе, и мужчину, стоявшего перед ней.
— Понятно. – Но Серенити видела, что ему сложно в это поверить. Она практически, ощущала его разочарование, гнев, что она страдает таким недостатком.
И на секунду, она искусилась объяснить ему, что всё не так плохо, как выглядит. Но гнев… овладел и ею, и она захотела, чтобы он понял, что хромота – её способ искупления, столь необходимое напоминание о том, что случается, если она вновь решит быть эгоистичной вновь.
Но, в конце концов, она не стала. Не было смысла. Она была уверена, что интерес миллиардера, мимолётный, очередная прихоть богатого человека, которая непременно испарится.
— Всё ещё болит? – услышала она его вопрос.
Она покачала головой. Ещё одна полуправда. Практически никогда не болит, но это тоже не стоит знать миллиардеру.
— Твоя обувь, — пробормотал миллиардер. Говоря эти слова, он уставился на её двух дюймовые каблуки, как будто, её выбор обуви, оскорбил его. Она всё ещё спорила с собой, считать ли его слова обидными или нет, когда он продолжил.
— Разве, они не добавляют тебе дискомфорта?
Серенити почувствовала, как розовеют её щеки, когда она растеряно, выдала новую полуправду:
— Н— не совсем. – Она не могла перестать чувствовать вину от того, что так плохо восприняла его слова, когда он просто беспокоился о ней.
Губы миллиардера внезапно дрогнули, и Серенити с ужасом осознала, что он знает причину её смущения. Однако его голос был вежлив и формален, когда он сказал:
— На этот раз, действительно, не хочу тебя более задерживать. Хорошего дня, Сири.
Её так поразило, использованное им сокращение, что она даже не успела ответить, осознав, что Виллем уже ушёл.
Он покинул её смотреть ему в след, покинул в борьбе с причудливыми мечтаниями, которые не имели места в реальной жизни.
Он был Виллемом де Конаи, мужчиной, на четырнадцать лет старше её.
Он был Виллемом де Конаи, мужчиной, поцелуи которого заставляли поверить, что даже у её старшей сестры было сердце.
Он был Виллемом де Конаи, миллиардером, о котором грезила каждая девушка.
