– Однако, дорогая, если бы не он, ты – существо женского пола – тоже сюда не попала бы, – заметил Рэндл. – Так что не умаляй его достоинств.
– Йельскому университету, по-моему, давно пора бы перебраться в двадцатый век, – вставила Джуно, сразу невзлюбившая Лидию. Не учись предки этой девицы в Йеле, кто принял бы ее сюда?
– Возможно. – Лидия пожала плечами. – Но я сноб.
И не желаю лицемерить и скрывать это.
– Странно, что ты вообще решилась приехать туда, где тебе придется общаться с отбросами общества. – Джуно поднялась. – Мне пора. Постараюсь за этот вечер придать моей комнате вид гетто.
Все рассмеялись, кроме Лидии. Затянувшись гашишем, она откинулась на подушки.
Вернувшись к себе, Джуно, кипя от ярости, разложила по местам распакованные вещи. Впервые в жизни девушка почувствовала себя изгоем. Ее обучение в Йельском университете будет частично оплачивать муниципалитет небольшого городка в юго-западном штате.
Конечно, она была одна из тех, кого высокомерная Лидия называла «детьми Инки» – подопытными кроликами в эксперименте, проводимом университетом. Джуно легла на кровать, испытывая горькую обиду и унижение.
Она больше не казалась себе одной из двухсот сорока.
Напротив, боялась, что теперь станет посмешищем.
Александр Сейдж откупорил бутылку «Шатонеф-дю-Пап» и, пока вино «дышало», поставил на стерео альбом Кросби, Стилса и Нэша.
– Пойдем, Алекс. Хоть на пять минут заглянем. Ведь это первая в Йеле смешанная вечеринка. Неужели тебе не любопытно взглянуть на суперженщин? – уговаривал приятеля Брюс Хопкинс, надевая кожаный пиджак.
Алекс покачал головой:
– И не зови. Я не стану связываться с девушками, если завтра утром мне придется вместе с ними сидеть на лекциях. Нет, по мне лучше экзотические незнакомки, с которыми встречаешься только во время уик-энда. Кому хочется приглашать на свидание однокурсницу из Йеля?
Ведь целоваться с ней – все равно что с собственной сестрой!
– А что ты имеешь против кровосмешения? – рассмеялся Брюс. – Ну ладно, до скорого.
Алекс налил себе вина, вставил чистый лист в портативную пишущую машинку, извлеченную из-под груды книг и писем. Сегодня вечером он никуда не собирался, потому что у него родилась идея новой пьесы и ему хотелось набросать ее план. Алекс никогда не испытывал недостатка в женщинах. Они находили его сами.
Когда зазвонил телефон, Алекс решил не отвечать, но после девятого звонка все-таки поднял трубку.
– Алекс, дорогой, как хорошо, что ты дома. Не думала, что застану тебя в субботний вечер. – Это звонила его мать, Кэсси Тревиллиан, живущая в Далласе. Джек Тревиллиан, известный консультант по финансовым вопросам, был ее третьим мужем. Если считать ее первый брак, расторгнутый через четыре месяца, то четвертым.
– Привет, мама, что случилось? Я тоже удивлен, что ты дома.
– Нет-нет, все в порядке. Джек уехал по делам, и я решила провести вечер конструктивно и привести в порядок свой письменный стол. К тому же поговорить с тобой. Разве Брюс не сказал тебе, что я звонила несколько раз на прошлой неделе?
– Нет, – солгал Алекс. – Он ужасно рассеянный.
– Я хотела узнать, дорогой, приедешь ли ты домой на следующий уик-энд? Мы не видели тебя целую вечность. Джек мог бы послать за тобой самолет. – Кэсси сделала паузу, и Алекс догадался, что она отхлебнула глоток шампанского. Ничего другого мать не пила и осушала не больше двух бокалов шампанского за вечер. – В субботу у нас намечается вечеринка. Из Франции приедет один из деловых партнеров Джека с супругой и дочерью, которая в январе поступает в Вассар.
– А, вот к чему ты клонишь! Хочешь, чтобы я развлекал эту девушку!
– Да, а что тут такого? Ей будет очень приятно поболтать со сверстником.
– Не спеши. Пока я ничего не обещал. Мне не удастся навестить вас, поскольку в следующий уик-энд из Смита приезжает Кэролайн.
– А ты не можешь изменить планы? – Алекс представил себе капризную гримаску матери и ее нахмуренные бровки под белокурой челкой. – Разве нельзя встретиться с Кэролайн в другое время? Мне казалось, что ты вообще с ней порвал.
– Не с ней, а с Анджелой.
– Ну пожалуйста, дорогой, сделай мне одолжение. Я очень по тебе скучаю.
Алекс вздохнул, зная, что возражать бесполезно. Кэсси будет просить, уговаривать, настаивать и звонить, пока не добьется своего.
– Подумаю и через несколько дней позвоню.
– Спасибо, дорогой. Я знала, что могу на тебя положиться. Однако прошу тебя: дай ответ к завтрашнему дню. Мне нужно ненадолго съездить в Палм-Бич, и до отъезда я должна все организовать. – Кэсси чмокнула губами и повесила трубку.
Алекс начал набирать номер Кэролайн, но вдруг задумался. Обычно он подчинялся заведенным матерью порядкам. Но с какой стати ему менять свои планы из-за ее капризов? Любя мать, Алекс осознавал, что она крайне эгоистична.
Однако с этим согласились бы немногие. От побережья до побережья Кэсси славилась своим обаянием и бескорыстной преданностью людям. Правдами и не правдами она убеждала друзей, любовников и мужей, будто готова жертвовать ради них своими интересами.
Алекс вернулся к машинке, но мысли о матери не оставляли его. Год назад, начав анализировать свое отношение к ней, он понял, что из-за нее подозревает в эгоцентризме каждую девушку, а потому не хочет связывать себя какими-либо обязательствами. Отношения Алекса с женщинами развивались по определенной схеме: познакомившись, он шел на сближение до тех пор, пока не замечал в юной леди инстинкта собственницы.
После чего начинал отдаляться. Да, отчасти Алекс опасался связывать себя обязательствами, но больше всего его обижало и отпугивало то, что к нему относятся лишь как к чему-то привычному и удобному.
Хотя в целом он преодолел детское чувство незащищенности, возникшее из-за частых перемен в составе семьи и переездов, но избавиться удалось не от всего. Несмотря на уверенные манеры, Алекс страдал от комплекса, чаще присущего прекрасному полу: ему казалось, что женщин привлекает в нем только внешность, а не сам он как личность. Чтобы освободиться от этого, Алекс начал писать, и занятия литературным трудом иногда действительно помогали ему выстоять в трудных ситуациях. Лет в десять он принялся сочинять детективные рассказы, а учась в средней школе, даже отсылал свои произведения в «Нью-Йорке?» и «Атлантик мансли»[3]. Поскольку их нигде не приняли, Алекс обратился к драматургии. Став студентом Йельского университета, он ушел в это с головой. Пока его публиковали лишь школьные и университетские журналы, но преподаватели не скупились на похвалы, а сам Алекс считал, что надо только набраться терпения и подождать. Со временем его пьесы будут поставлены на Бродвее, и их по достоинству оценит и критика, и широкая публика.
