Между включением зеленого сигнала семафора и выключением красного реакция гонщика занимает в среднем две десятых доли секунды. Реакция Мистраля чуть превышала по времени полторы десятых: это было одно из его сильных мест. Он стартовал, как ракета, в то самое мгновение, когда стал гаснуть красный сигнал. Впритирку следом за ним шла вторая «Блю скай», а за ней «Бенеттон» и «Феррари».
Старт является одним из самых волнующих моментов соревнования, он может решающим образом повлиять на ход и результат гонки.
Мистраль в одиночку промчался по прямой до двойной слаломной арки[5], увенчанной рекламой шин «Гудъир», оставив в нескольких метрах позади группу преследователей во главе с Раулем Ромеро.
Чемпион был спокоен. Ни у кого на этом отрезке не хватило бы мощности и разгона, чтобы попытаться опередить его. Даже у Рауля, который, конечно же, так легко от него не отстанет. Следя за ним в зеркальце заднего обзора, Мистраль подумал, что единственным местом, где мальчик мог бы попробовать его обогнать, была узкая горловина арки.
Одним нажатием кнопки он переключил ход и вошел в первый вираж на скорости сто сорок километров в час, а когда вышел, на спидометре было сто сорок девять. Приближаясь к большому повороту, он увеличил скорость до двухсот пятидесяти километров в час.
В это солнечное сентябрьское воскресное утро жара казалась ему непереносимой, особенно в тяжелом огнеупорном комбинезоне. Вылетев из-под моста с рекламой «Кампари», он позволил себе вновь бросить взгляд в зеркальце. «Блю скай» Рауля Ромеро цепко и неумолимо сидела у него на хвосте. Почти бок о бок с ней мчался Марио Анджели на «Бенеттоне». Мистраль переключил скорости, чтобы вписаться в вираж «Роджа». Он чувствовал себя уверенно и без напряжения переносил убийственную вибрацию машины.
На входе в двойной вираж «Лезмо» он дошел до двухсот пятидесяти в час, еще больше увеличил скорость на втором повороте и вышел с показателем сто девяносто. Стремясь выжать из своего тела максимум возможного, он старался размеренно и глубоко дышать.
При подъеме из туннеля Мистраль опять взглянул в зеркальце: Рауля не было видно, он остался совершенно один. Теперь ему нужно было войти в вираж «Аскари», непосредственно примыкающий к параболической кривой, узкой в начале и постепенно расширяющейся, уходящей в бесконечность. Ее предстояло преодолеть на постоянном ускорении.
Мистраль был предельно сосредоточен. Не будь его концентрация столь полной, он непременно вспомнил бы о происшествии, случившемся с Уорвиком на этом самом месте два года назад.
Хронометражист команды сообщил ему по радио, что третий круг он прошел быстрее: одна минута двадцать четыре и сто двадцать семь сотых секунды.
Мистраль удовлетворенно улыбнулся, но сразу же снова помрачнел. Он прекрасно знал, что способен на большее: во время тренировок на противозаносных шинах он проходил круг за минуту и двадцать одну секунду.
Более твердая резина, которой он пользовался сейчас, хорошо держала дорогу в эту адскую послеполуденную жару. Однако он знал, что в середине гонки придется поменять покрышки. Мистраль запросил по радио информацию о положении остальных. Марио Анджели его не беспокоил. Под «остальными», не говоря об этом вслух, он подразумевал Рауля.
— Все в порядке, — успокоил его инженер Сориа. — Что касается Рауля, он знает, что не должен переусердствовать.
Мистраль поморщился: эти заверения были ему неприятны. Он предпочел бы, чтобы Рауль мог состязаться свободно, на равных с ним, в полную силу. Он хотел победить честно, а не благодаря командной стратегии, оберегавшей его от натиска молодого аргентинца. В любом случае у Мистраля было одно неоценимое преимущество: профессионализм, приобретенный за годы участия в гонках.
Было что-то пугающее в отчаянной решимости парня помериться с ним силами. Возможно, он угадал ее причину, но так и не нашел случая все открыто обсудить с Раулем. Когда-нибудь он непременно это сделает.
Но сейчас он был сосредоточен исключительно на ходе гонки. «Болид» вел себя отлично: безупречное равновесие, шасси нужной жесткости, идеальное сцепление колес с грунтом на повороте и при торможении.
Проезжая мимо боксов, он заметил сигнал, возвещавший ему улучшение результата на несколько сотых секунды по сравнению с предыдущим кругом.
На пятнадцатом витке он вдвое опережал пятерых конкурентов, а от Рауля, возглавлявшего группу преследования, его отделяло двенадцать секунд. Судьба была к нему благосклонна на втором вираже «Аскари», где «Бенеттон» Марио Анджели вылетел за пределы полосы, положив конец дуэли, начатой на старте. Казалось, что теперь у пары «Блю скай» больше нет соперников, способных подорвать их превосходство. Вновь промчавшись мимо боксов, он увидел плакат, предписывающий номеру второму сменить покрышки. Речь шла о машине Рауля. Мистраль подумал, что мальчик, наверное, задал своим шинам слишком большую нагрузку. Сам он, выбрав очень твердую резину, мог еще продержаться какое-то время.
На двадцатом витке и ему поступил приказ вернуться в бокс, но Мистраль проигнорировал его, сказав себе, что остановится лишь после увеличения разрыва, отделявшего его от Рауля. Он полагал, что второй «Бенеттон» и «Феррари», шедшие у него за плечами, значительно затруднят Раулю возвращение на прежнюю позицию после обязательной остановки.
Он гнал с той же страстью, что и двадцать лет назад, всей душой мечтая о «Гран-при», чтобы красиво завершить великую карьеру, вырвать у судьбы последний рекорд и навсегда остаться в памяти зрителей, следивших за ним и поклонявшихся ему все эти годы. Его никогда не забудут. Его имя останется навечно, как имена Фанджио, Нуволари, Вильнёва.
Казалось, мечта вот-вот сбудется. Накручивая виток за витком, он шел вперед победным маршем. Вихрем вылетев из виража «Роджа», он вышел на переходную прямую и взглянул в зеркальце заднего обзора. То, что он увидел, сбило его с толку: «Блю скай» Рауля Ромеро необъяснимым образом оказалась прямо у него за спиной. Каким чудом аргентинцу удалось наверстать секунды, отделявшие его от чемпиона в момент последнего сообщения по радио? Почему из боксов ему ничего не сообщили? Единственным разумным объяснением было то, что мальчик, видимо, как и он сам, проигнорировал приказ вернуться в бокс. К этому моменту шины Мистраля были уже сильно изношены, он понимал, что придется остановиться. Но у Рауля покрышки наверняка в еще более ужасном состоянии. Опасные мысли рождались в его голове, грозя разрушить защитный барьер, воздвигнутый чемпионом между собой и остальным миром, и ставя под вопрос исход гонки.
