Даже с неглубокого похмелья мне всегда было страшно браться за руль, и в этот судьбоносный день я решил не мучить саранчиху. Мертвенно бледная Гелка все еще изволила почивать, и я оставил ей записку: «Доброе утро, котенок! Надеюсь, выучила роль. Будь готова как пионерка. Любящий муж».
Утренняя сигарета показалась тошнотворной. В легком похмельном страхе я боялся перейти через дорогу, шарахался от прохожих, а несколько остановок в битком набитом троллейбусе показались вечными. Лица сограждан — тусклые и скучные, слишком скучные. Люди перестали улыбаться. Экспериментальные граждане экспериментальной страны говорили об очередном повышении цен, замораживании банковских счетов и еще о каком-то замораживании… О, положите побольше льда в мой портфель, приложите снег к горячему лбу, к моим раскрасневшимся от стыда щекам. От стыда за ту старуху с дрожащими руками, у которой дома нечего украсть, кроме трудовых грамот. Стыдно за державу, за измотанных женщин и не по возрасту серьезных детей… Доколе, Господи? Не хочу и не могу смотреть на это. Денис, я увезу тебя отсюда, увезу на своей разболтанной «Яве» к нашим созвездиям, к нашим опалам, хочу спасти тебя от еще больших извращенцев… Красная рожа с кокардой склоняется над моей взмыленной постелью: «Пиздец тебе, петух гамбургский! Устроим тебе красную свадьбу».
Как обложку новой захватывающей книги я раскрыл сегодня прозрачную школьную дверь и превратился в скромного рассеянного учителя. Тот мальчик, освещавший сцену на школьном вечере, прошел мимо меня по коридору… Потертый портфель. Выгоревшая челка. Белые носки. Старенькие кеды. Я мысленно приказал ему оглянуться — Денис обернулся! О мои выдающие привычки, моторное подсознание — я подмигнул ему! Мальчишка как-то замешкался и улыбнулся. Представляю себе свое гейистическое подмигивание — тут и кошке было бы понятно, что парень что-то слишком загадочный. Я почувствовал, что начинаю краснеть, быстро прошел в учительскую, взял вспотевшими руками классный журнал и мысленно воспроизвел мизансцену… Голубое отродье, веселый мой бесенок, доколе будешь искушать меня?
Алиса была сегодня в веселом траурном платье, благоухавшем нафталином и духами «Красная Москва», тяжелая металлическая брошь с кельтским орнаментом смыкала необъятные груди. Я представил сову раздетой и едва сдержал смех — вот идет она грузная, прихрамывающая, в розовых панталонах по школьному коридору, сверкает очками. Глядя на нее, я иногда вспоминал глупую старуху Крупскую в пионерском галстуке и с ворохом, как она выражалась, «ребячьих» писем. Но я низко кланяюсь ленинской супруге за один только параграф в «Правилах поведения пионеров» двадцатых годов: «…Пионер всегда готов. Пионеры не держат руки в карманах, потому что держащий руки в карманах не всегда готов». Я долго размышлял над этим маразматическим пассажем и нашел его весьма интересным с точки зрения людей моего типа.
Уроки пролетели быстро, расплавились в горячем металле школьных звонков. Дети разбежались солнечными зайчиками. Интересно, какой штрих в их судьбе оставит этот странный учитель? Да и имею ли я право пасти этих ушастиков со своим разрушенным восприятием, выгребной ямой жуткого подсознания? Надо ли говорить, что я не представитель чистого разума Вселенной и закатился в школьный зверинец слепым бильярдным шаром? В коллективе я чувствовал свое «эго» экзотическим вирусом с разрушительной программой, и каждое скрижальное изречение Андрея Найтова приправлено тонкими ядами адских лабораторий. Призрак дикого мальчика шел за мной по пятам, и ангел-хранитель возревновал к нему. Не идолам ли служу? Не иду ли в огонь? Жарко.
Сову я выловил в гардеробе. Она сделала вид, что уже собирается уходить, и стала путаться со своим каракулевым пальто. Я подскочил как ловкий швейцар и помог ей облачиться.
Шли мы медленно, в суровом молчании. Я вспотел от внутреннего напряжения, точно тащил на буксире крейсер с пробоиной. Рыжий чертенок шептал мне в ухо: «И не стыдно вам, Андрей Владимирович, разыгрывать пожилых женщин?..» «Подождите, я устала, у меня венозные ноги, давайте присядем в сквере,» — взмолилась Алиса таким растерянным голосом, точно убийца вел ее в западню и жертва пыталась протянуть время. Я стряхнул со скамейки сухие листья. Сова тяжело отдышалась и положила под язык таблетку валидола: «Сейчас переведу дыхание. Голова кружится. Этот восьмой класс, знаете ли… И сердце сегодня схватило». Я взглянул на часы и понял, что Гелка давно уже бесится, если только, не дай Бог, не проверила содержимое холодильника и не нашла эстафетную бутылку…
Кое-как, на третьей скорости мы доплелись до бункера, выйдя живыми из троллейбусной давки. Волнуясь, я позвонил в дверь. Рыжая актриса долго не открывала, я нервно искал в карманах куртки ключи, Алиса заметно недоумевала и осторожно спросила: «Разве вы живете не один, Андрей?» Тут я торжественно приклеил ей на лоб свой фальшивый козырь: «Сейчас я познакомлю вас со своей будущей женой! У меня фантастическая жена!» На лице Алисы читалось крайнее удивление и любопытство. Она поправила очки и приосанилась. Вдруг щелкнули замки, зазвенела цепочка и показалась испуганная мордочка рыжей хулиганки: «Привет!»
В гостиной еще витал провокационный дух вчерашних возлияний, но, слава Богу, Гелка догадалась убрать со стола (представляю, скольких сил ей это стоило). Только когда мы расселись в молчании в разных углах комнаты, я понял всю абсурдность и фальшь ситуации — сошлись на моей территории трое по-своему несчастных, скорее всего, психически нездоровых людей, да и к тому же экстремально одиноких. Кому, что нужно было доказывать? К чему все это?
Гелка пыталась разрядить молчание, поджала накрашенные губки и кротко, как овечка, спросила:
— Ну как прошел сегодня день, дорогой?
У меня волосы встали дыбом от такого выпада, но я равнодушно ответил:
— Ну как тебе сказать? Новая тема, конечно, очень трудная, деепричастия для шестиклассников сложная тема. Но я… люблю детей. Ты знаешь, как я люблю детей…
— И я люблю детей! — радостно заявила Гелка. — Кстати, забыла тебе сказать… У нас будет ребенок! Славно, правда?
Меня прошиб холодный пот. Я понял, что рыжая дура поддала и нарочно издевается. Сова моргала и не могла понять — то ли ее разыгрывают, то ли она попала в общество двух полных и законченных идиотов. У меня запрыгало сердце, а Гелка продолжала:
— Ты кого хочешь, мальчика или девочку? Или, хи-хи-хи, пингвинчика или чебурашку? А?
Мне ничего не оставалось делать как отвечать на дурацкие вопросы. Я старался сдержать дрожь в голосе:
— Конечно, девочку. Зачем нам в доме мальчишки? — сказал я сквозь зубы и понял, что сморозил глупость. Гелка расхохоталась:
