по сторонам. И перед ним возникла Сашка. Она спросила в лоб:
— Новенький? Мне сказали тебя встретить и провести до класса.
Парень нерешительно кивнул. Я пристроилась рядышком.
— Зовут? — строго поинтересовалась Сашка.
— Юра… Юрий Угорелов.
Сашка наклонилась ко мне и шепнула:
— Сегодня пожароопасный день, — а Юре сказала: — Класс?
— Восьмой «Б», — сказал Юра.
Вот это да! К нам новенький! В наш класс! Я присмотрелась к нему
повнимательнее. Он был вполне симпатичный. Большие глаза с длинными ресницами,
темные брови, густые и жесткие черные волосы. И в то же время было что-то
азиатское в его внешности. На нем были джинсы и рубашка в синюю клетку. Не
очень-то нарядно для первого дня в школе.
— Пойдем, — важно сказала Сашка, и направилась не к нашему классу, а в
корпус начальной школы.
Я старалась скрыть улыбку.
— Только учти, — грозно сказала Сашка. — Класс там особенный. Что бы ни
происходило, не удивляйся. У нас другие методы обучения. Забудь все, к чему ты
привык!
Юра Угорелов неуверенно кивнул. Сашка же подошла к кабинету второклашек и
остановилась. Она поучала:
— И не вздумай смеяться над нашими учениками, какими бы они не оказались!
— Конечно, — сказал Юра.
Я попробовала стать серьезной и строго сказала Сашке:
— Он взрослый и толковый человек. Он все понимает.
А Сашка сказала:
— Сейчас я предупрежу класс. Стой здесь.
Она зашла в кабинет, я шмыгнула следом за ней.
— К вам просили привести новенького, — негромко сказала Сашка. — Только не
смейтесь над ним. Человеку восемь лет, а выглядит, как старшеклассник.
Учительница кивнула, а Сашка пригрозила второклашкам:
— Смотрите мне!
Потом мы вышли, сказали Юре Угорелову: «Заходи», и сами побежали прочь.
Только добежав до нашего класса, мы остановились и отсмеялись.
— Ничего! — смеялась Сашка. — Если умный, сразу придет сюда.
— А если глупый, проучится до конца года с второклашками! — хохотала я.
На шум выглянула учительница по русскому и гневно посмотрела на нас. Сашка
развела руками:
— В туалете была огромная очередь!
Оставшиеся пять минут урока мы просидели в классе.
На переменке мы стояли в коридоре и о чем-то беседовали с одноклассниками. К
нам подбежала стайка мальчишек-третьеклашек с рыжим Федькой во главе.
— Тин! — окликнул меня Федька.
Я повернулась. Федька сделал шаг вперед и, насупив брови, спросил:
— Будешь со мной встречаться?
— Буду! — с легкостью ответила я.
— Видали?! — хвастливо спросил Федька третьеклашек, и они шумно умчались к
себе.
Новенький появился в нашем классе на десятой минуте следующего урока. Шла
алгебра.
Юра Угорелов сел на свободное место, посмотрел на Сашку и покачал головой. А
потом бросил к нам на парту записку, кивнув, что это Сашке. В записке было
написано:
«1:0»
— В мою пользу, — объяснила Сашка и стала что-то быстро писать на обратной
стороне записки.
— Ты что там пишешь? — поинтересовалась я.
Сашка удивленно посмотрела на меня:
— Свой телефон, конечно.
Сразу после уроков Сашка убежала — у нее еще была художка, и я возвращалась
домой одна. Стало непривычно тихо, как будто внезапно в доме выключили
электричество. Когда вдруг так гаснет свет, это очень забавно. Потому что
сначала минуту все молчат, потом минут пять бурчат (неизвестно у кого
спрашивают, что это за свинство, когда это кончится), а потом застывают. Не
гудят компьютеры, гаснут часы, смолкают телевизоры. И тогда наваливается
чувство, что больше _нечего_делать_. Но при всем при этом тихонько радуешься
наступившей темноте и тишине — потому что знаешь, что все равно это ненадолго.
Вот так и мне было без Сашки.
Сначала я немного погрустила, а потом снова стала размышлять.
Может, и правду про нас говорят, что нам ничего не интересно кроме
мальчиков, постеров на стенах, болтовни, что мы несерьезно относимся к урокам,
несемся вперед со сверхзвуковой скоростью и при всем этом почти ничего не знаем
о своих родителях, что нам наплевать на них…
А у родителей тоже есть своя жизнь, им что-то интересно, одни книжки они
любят, а другие нет, и работа для них — не просто место зарабатывания денег.
И вот живем мы рядом с родителями, как незнакомые люди, и только то и
делаем, что просим деньги на карманные расходы. И убегаем подальше.
А они остаются — жить своей жизнью. Без нас.
И я решила, что такой точно не буду. Прямо с этого момента перестану быть
такой. Нужно было действовать, и я заторопилась домой.
Папа, к счастью, был дома и читал книжку на кухне.
Но первым делом я заскочила к себе в комнату, включила компьютер и добавила
себе на страничку песню про звездный свет. А потом села за кухонный стол и стала
смотреть на папу. Он не реагировал и продолжал листать страницы.
— Ты плохо прячешься за книжкой, — сказала я ему.
Папа выглянул сверху:
— Правда?
— Правда, — сказала я.
Папа вздохнул и отложил книжку подальше.
— Ты боишься разговоров с подростками? — ехидно спросила я.
— Я бесстрашный, — произнес папа, глядя мне в глаза.
Я уважительно посмотрела на него, а он добавил:
— И боюсь только того, что в любой момент может раздаться звонок в дверь, и
к нам влетит твоя Сашка.
— Папа… — начала я, но папа перебил.
— Может, нам стоит сделать ей ключи от квартиры? — задумчиво сказал он.
— Ой, а можно?! — обрадовалась я.
Папа долго и печально смотрел на меня. Потом взял книжку в руки и повертел
ее. Тихо сказал:
— Пошутил.
— А… — я приуныла, но потом вспомнила, зачем я здесь. — Папа, ты кем
работаешь?
Папа закашлялся, а потом сказал:
— Тебе четырнадцать, а ты до сих пор не знаешь, кем я работаю?
— Знаю, — успокоила его я. — Но это для начала разговора. Так положено.
Скажи.
Папа поднялся и беспокойно заходил по кухне. Поставил чайник, несколько раз
заглянул в окно. Я вертелась и недоумевала — что это он? Неужели сложно ответить
на такой простой вопрос?
— Ну пап! — возмутилась я. — Я же спрашиваю!
Папа вместо ответа достал кружки, налил себе и мне чая. Залез в холодильник,
вытащил сыр, масло, ветчину, огурцы, помидоры. Отрезал пару кусков хлеба.
Выложил все это передо мной и показал рукой — давай, мол, вперед. Я посмотрела
