прискакать на одной ноге. И мы ее ждали. И учились. И искали. И ждали.
Я стала более шумной, чем до знакомства с Сашкой. Но иногда во мне
просыпалась девчонка из небольшого города, которая тихо бродила по улицам и
слушала, как шумит море.
Мне нравилось быть разной.
Химию Сашка проспала. Она пришла на урок русского где-то на десятой минуте,
пробурчала извинения и громко уселась за парту. Вид у нее был суровый, как будто
она пришла не на русский, а как минимум на физику.
Сашка толкнула меня локтем:
— Могла бы и разбудить.
— Можно подумать, я у вас живу, — буркнула я. — Между прочим, у тебя есть
брат. Мог бы и разбудить.
Сашка только отмахнулась:
— Не перекладывай ответственность на маленьких. Федька балбес. Чего с него
взять?
— Девочки! — учительница постучала ручкой по столу.
Сашка зевнула.
— Все равно не выспалась, — шепнула она. — Зря старалась, честно списывала,
теперь влепят двояк.
Сашка подняла руку:
— Можно в туалет?
Учительница по русскому была не глупой и не мягкой, но ее можно было легко
убедить. И Сашка добавила:
— Очень нужно, я так торопилась, что забыла зайти… А теперь вспомнила, и
просто думать ни о чем больше не могу.
В классе раздался смешок.
— Иди, — вздохнула учительница.
Сашка достала из сумки тетрадку, встала и, прежде чем я успела опомниться,
вытянула меня из-за парты.
— Ей тоже нужно, — на ходу сказала она. — Она тоже забыла.
Я только и успела, что пожать плечами. Сашка тянула меня за руку. Мы
выбежали в коридор, прислонились к двери и рассмеялись. В коридоре было тихо,
сквозняк шевелил желто-коричневые занавески на окнах, из столовой доносился
сладкий запах молочной каши. Мы на цыпочках прокрались вдоль стен коридора и
завернули в аппендикс — так мы звали ответвление на этаже, заканчивающееся
тупиком. Дверь тупика вела в кабинет химии, так что все сходилось — тупик и
есть. Чуть в стороне была дверь в лабораторию.
— Наверняка тетради не в учительской, а там, — зашептала Сашка, кивнув на
дверь. — Я просто нюхом чую.
Чует она, как же. Было бы смешно, если бы Сашка попробовала сразу отнести
тетрадь в учительскую. Там у них всегда своя тусовка, не протолкнуться. Конечно,
надо было проверить простой вариант.
Я схватила ее за рукав и сказала:
— Сашка, но тебе уже поставили энку. Она спросит — а откуда лабораторная?
Было темновато, но я все же увидела, как проступили веснушки на Сашкином
лице. Они у нее всегда становятся заметными в решительные моменты. Сашка только
махнула рукой:
— У химички память, как у курицы. Я скажу, что она ошиблась. Что я была и
даже спросила ее, как зовут Эйнштейна.
И правда, Сашка когда-то на уроке химии об этом спрашивала. Все очень
смеялись.
— Как зовут Эйнштейна, ну, того, который таблицу Менделеева придумал? –
спросила тогда она. — Я фамилию запомнила, а имя постоянно вылетает из головы.
Сашка сказала, что у учительницы все спутается, и еще она долго будет
извиняться за лишнюю энку. А потом случайно перейдет к биографии Менделеева,
после чего скажет: «А к чему это я?». Вид у учительницы был худой, какой-то
немного высушенный и разнесчастный. Настоящий чернослив да и только. Наверное,
это все из-за фамилии. Вот она думает, думает о чем-то одном, и внезапно
вспоминает: «Ах, какая же у меня ужасная фамилия! Почему она у меня именно
такая? Бедная я бедная. И при чем тут Менделеев?».
Звали ее Лилия Владимировна, а фамилия у нее была Ухо. Химию она преподавала
хорошо, потому что часто рассказывала одну и ту же тему по нескольку раз.
Мы вдруг опомнились — а вдруг она сидит в лаборатории и слушает, как мы про
нее шепчемся? И вообще — с чего Сашка взяла, что дверь открыта?
— С того, — объяснила Сашка. — Что дверь она тоже постоянно забывает
закрывать.
Все складывалось как нельзя лучше. И дверь была открыта, а та, что ведет из
лаборатории в класс — закрыта. Сашка прислушалась — в классе шла не химия, а
география. Значит, химички поблизости нет. Тем лучше, меньше подозрений.
На столе лежала стопка тетрадей. Сашка подтолкнула меня:
— Ты иди в коридор и прикрывай меня. Я быстро суну тетрадь в середину стопки
и вернусь.
— Да засунь сразу и пойдем, — занервничала я.
— Нет, — буркнула Сашка. — Я хочу, чтобы она мою работу до твоей проверяла.
Надо обе переложить. Шкурный интерес.
Я пожала плечами и вышла из лаборатории. И на меня просто-таки наскочила
Лилия Владимировна! В руках у нее была треснувшая колба.
— Самойлова! — крикнула она. — Что ты здесь делаешь?
От растерянности я не знала, куда деваться. Лучшее, что я придумала — это
встать плотно спиной к двери в лабораторию и развести в стороны руки. Лилия
Владимировна попыталась отодвинуть меня от двери, но я, сцепив губы, не
двигалась с места. Наконец до нее дошло:
— Там кто-то есть?
Я молчала, учительница молчала, и вдруг, как это бывает в фильмах ужасов,
когда из-за угла вдруг высовывается страшная морда, Лилия Владимировна резко
спросила:
— Кто там?
Я так перепугалась, что выпалила:
— Сашка.
— Капля?
— Капля, — призналась я. Куда мне теперь было деваться?
Капля — это Сашкина фамилия. Я стараюсь ее представлять по имени, потому что
по фамилии к ней сразу не так относиться будут. Потому что она никакая не Капля.
Она — настоящий водопад, шторм, стихийное бедствие! Хотя последнюю каплю
терпения ей, конечно, часто припоминают.
Сашка, наверное, была так увлечена перекладыванием тетрадей, что не слышала,
как над ней нависла угроза. И она стала толкать дверь с той стороны, пытаясь
выйти. Я не пускала и держалась как могла. Потому что с этой стороны меня
морально атаковала Лилия Владимировна.
— И что она там делает, эта Саша Капля? — интересовалась она.
— Пере… пере… — я думала, что бы такого сказать, чтобы не выболтать, что
она перекладывает тетради, и вдруг выпалила. — Переодевается.
Химичка удивилась:
— Зачем?
Сашка поняла, что происходит, и притихла. Я сказала:
— Чтобы не простудиться. А то вся одежда промокла.
— Как так? — не понимала химичка. — Ее облил кто-то из одноклассников?
— Ну нет… — замялась я. — На нее ведь учительница воду из вазочки вылила.
— Случайно? — встревожилась химичка.
