Однако сегодня на душе было кисло и муторно, словно в зимнюю слякоть. Ну ничего прочного в жизни нет!
Дома, едва я отомкнула ключом дверь, в переднюю высыпало все семейство — мама, папа и Василиса.
— Ты что так долго? — хором поинтересовались они.
— Ма, я по алгебре сегодня пятерку получила! — торжественно сообщила Василиса.
— Замечательно! Умница!
Больше я дочери ничего сказать не успела. Мама начала принюхиваться к моим волосам. Нюх у нее очень тонкий. Особенно что касается меня.
— А ты не с работы, — с обличительным пафосом провозгласила она.
— Ну-у…
Я осеклась, сама себя презирая за малодушие. Ну почему, скажите на милость, я, давно уже взрослая, самостоятельно зарабатывающая женщина, вечно оправдываюсь, когда захожу куда-нибудь после работы.
— Ну мы с Равилем в кафе на полчасика заглянули. Ему со мной кое-что обсудить было надо.
— В кафе! — Мама выразительно закатила глаза. — Лето на носу. У тебя ребенок из всей одежды вырос, а ты по кафе шляешься. Никакой зарплаты не напасешься.
— Меня Равиль угощал, — поторопилась успокоить ее я.
— Вот и отлично. Считай, что ты на нем тренируешься. Чтобы квалификацию не потерять.
— Там видно будет.
— Значит, придешь? — В синих его глазах блеснул детский восторг.
Я кивнула.
— Приду. Но, если честно, меня куда больше твоего Славки и его планов громадье собственная работа волнует.
— Меня тоже, — резко помрачнел Равиль. — Ужасно не хочется все менять.
Мы еще немного пообсуждали, как лучше выйти из создавшейся ситуации, однако мои сомнения остались при мне. Да и Равиль, кажется, ничего определенного для себя не решил.
Брела я домой в полностью растрепанных чувствах. А погода стояла великолепная. Совершенно весенний теплый вечер, пахнущий молодой зеленью. Обожаю весну! Вечно мне кажется, что она должна что-то хорошее принести в мою жизнь. С юности охватывает какой-то неясный восторг, будто за любым поворотом поджидает счастье. Вроде бы и ждать неоткуда, а веришь. Надежда и вера, как известно, последними в нас умирают.
Однако сегодня на душе было кисло и муторно, словно в зимнюю слякоть. Ну ничего прочного в жизни нет!
Дома, едва я отомкнула ключом дверь, в переднюю высыпало все семейство — мама, папа и Василиса.
— Ты что так долго? — хором поинтересовались они.
— Ма, я по алгебре сегодня пятерку получила! — торжественно сообщила Василиса.
— Замечательно! Умница!
Больше я дочери ничего сказать не успела. Мама начала принюхиваться к моим волосам. Нюх у нее очень тонкий. Особенно что касается меня.
— А ты не с работы, — с обличительным пафосом провозгласила она.
— Ну-у…
Я осеклась, сама себя презирая за малодушие. Ну почему, скажите на милость, я, давно уже взрослая, самостоятельно зарабатывающая женщина, вечно оправдываюсь, когда захожу куда-нибудь после работы.
— Ну мы с Равилем в кафе на полчасика заглянули. Ему со мной кое-что обсудить было надо.
— В кафе! — Мама выразительно закатила глаза. — Лето на носу. У тебя ребенок из всей одежды вырос, а ты по кафе шляешься. Никакой зарплаты не напасешься.
— Меня Равиль угощал, — поторопилась успокоить ее я.
Моим родителям поход в кафе до сих пор представляется недозволительной роскошью. Оно, конечно, на их пенсии особо не разбежишься. Но я ведь прилично зарабатываю.
Узнав, что я прожигала жизнь в кафе не на свои кровные, мама заметно успокоилась, хотя и сказала:
— Твоему Равилю тоже лучше о жене и детях подумать. Вот мы с папой, между прочим, совершили сегодня очень выгодную покупку.
— Какую? — моя руки, спросила я.
— Ящик тушенки купили! Очень качественной! И дешево! Вот! Посмотри!
На полу в кухне стоял картонный ящик, перетянутый бечевками. Опять!
— Мама, зачем? — простонала я.
— Как это зачем? — всплеснула рукам она. — А на даче что есть будем?
— Мама, у нас теперь есть машина, — словно маленькой, начала втолковывать я. — Незачем было тащить эту тяжесть на себе, да еще наверняка с другого конца города.
— Такая хорошая и дешевая тушенка бывает теперь очень редко, — с обиженным видом вмешался отец.
— Папа, во-первых, можно было бы съездить за этой тушенкой на машине в воскресенье.
— Ее бы там уже не было, — убежденно возразил он. — Знаешь, как народ на рынке хватал.
— Да не нужна она нам! Мясо свежее можно рядом в деревне купить. А там не окажется — двадцать километров проехать в большой торговый центр, в котором всегда есть! Любое! Какое душе угодно!
Я заметила, что отец украдкой сморщился и потер поясницу. Ясно! Надорвали с этой тушенкой! Завтра скорее всего приступ радикулита будет. Тогда придется Равиля звать. Мой папа — второй мужчина, для которого он делал исключение и соглашался делать массаж.
Я окончательно разозлилась и закричала:
— Зачем вы создаете трудности там, где их нет! Калечите себя невесть для чего. Ну не проблема в наше время продукты купить! Слава богу, участок у нас не в глухой деревне, а недалеко от Москвы. Рядом с шоссе. И я, слава богу, машину вожу. Ну если уж так захотелось, купили бы пару банок этой проклятой тушенки. Ящик зачем было волочь!
— Я эту гадость вообще терпеть не могу, — поддержала меня Василиса. — У меня от нее изжога.
Лучше бы она промолчала. Ужас что началось. Родители мигом вспомнили собственное голодное военное и послевоенное детство. В ход пошли голодающие дети Африки и голодные девяностые годы в нашей стране. Родители бушевали целый вечер. Никакая, даже самая лучшая на свете тушенка не стоила таких эмоций. Хотя, конечно, я понимала: дело не в тушенке. Просто они хотели о нас с дочерью позаботиться, а мы, неблагодарные, не оценили их стараний. Беда была только в том, что они постарались согласно своим представлениям и убеждениям, и старания в результате оказались совершенно зряшными. Сильно подозреваю, умом отец с матерью и сами это поняли, но сердцем принять не могли.
К ночи все кое-как успокоились. Польза от скандала была лишь одна: я ничего не рассказала о том, что нас закрывают, а мама не заметила, что я от нее что-то скрываю.
Меня продолжала терзать дилемма: уйти в другое место или остаться и попробовать завоевать мужчин? Если, конечно, они придут к нам в салон и будет кого завоевывать. Мамин внутренний локатор засек мои сомнения.
— Что с тобой происходит? — спросила она меня, когда мы пару дней спустя мыли вечером в четыре руки посуду.
— Да все нормально, — я обреченно попыталась уйти от разговора.
— Не ври. Уж я тебя как облупленную знаю. Последние дни сама не своя.
— Тебе кажется.
Мама с минуту помолчала, затем шепотом осведомилась:
