Губы Энни слегка дрогнули в улыбке. Затем раздался тоненький смешок.
– За пятки? Как Тото?
– За щеку. Когда она хотела меня поцеловать. Я укусила ее, как яблоко.
– Она разозлилась, да?
– Еще бы! А папочка меня как следует высек. Но знаешь, я все равно ни капельки не жалела, что укусила ее. Когда они с папочкой поженились, мама Джо убрала всех моих кукол и заставила меня читать Библию, говоря, что ленивые руки – подспорье дьявола. – Она встряхнула головой. – Господи, для чего я тебе все это рассказываю? Вставай, детка, будем накрывать на стол. Суп готов. Хлеб с маслом будешь?
– Не-е… – отозвалась Энни, сползая с табуретки. Затем направилась к невысокому шкафчику, где за выцветшей льняной занавеской, приколотой вверху кнопками, стояли тарелки.
– Ну и прекрасно. Все равно масла нет.
После ужина, когда они помыли тарелки и сложили в сушилку, Долли уложила девочку в свою кровать в маленькой спальне, а себе постелила на диване в гостиной. Надо поспать, пока можно. Бог знает, когда вернется Ив, может быть, вообще утром.
Долли накинула старый шелковый халат и устроилась в продавленном комковатом кресле у полуоткрытого окна, надеясь, что ночь принесет с собой прохладу. Внезапно ее охватила тяжелая усталость. Глаза незаметно закрылись, и через минуту она уже спала.
Стук дверцы автомобиля разбудил ее. Пытаясь стряхнуть плотное оцепенение сна, она скосила глаза на освещенный циферблат часов на обшарпанном сундуке, служившем журнальным столиком. Седьмой час. Господи! Шея побаливала от неудобного положения на спинке кресла. Она вытянула затекшие ноги.
Отодвинув сборки нейлоновой занавески, выглянула наружу. Ив продвигалась к дому, обходя каждую трещину бетонной дорожки с чрезмерной осторожностью человека, нетвердо стоящего на ногах. В молочном предрассветном сумраке ее открытое вечернее платье из голубого атласа казалось почти невидимым, а белокурые волосы отливали серебром. Подойдя к двери, она качнулась и прислонилась бледным, обнаженным плечом к облупленной притолоке, чтобы не упасть.
– Никогда не догадаешься, никогда, никогда! – возбужденно заговорила она. В ее дыхании смешалось что-то сладкое и шипучее, как шампанское и как орхидеи. В полумраке навеса глаза казались огромными и темными, будто ночное озеро. – Я выхожу замуж!
– Ты?
– Так хочет Вэл. Эта идея пришла ему в голову сегодня у Преминджера после вечеринки. Я согласилась – почему бы и нет? И мы влезли в машину… – Она засмеялась не просто пьяным, но каким-то полубезумным смехом.
Долли застыла на месте, уставившись ошеломленным взглядом на беспорядочное мелькание ночной бабочки, бьющейся насмерть о тусклый желтый фонарь над лесенкой, и прохлада ночного воздуха не могла остудить ее запылавшее, словно от пощечины, лицо.
Ив потрясла рукой перед ее носом, и Долли увидела, что на том месте, где недавно было старинное золотое кольцо Дью Кобба, поблескивает бриллиант грушевидной формы.
Ив покачнулась в дверях, словно переливчатое облако голубого и серебристого света, и кожа ее в лучах луны казалась молочно-белой.
– Ты знаешь, что в Лас-Вегасе ювелирные магазины торгуют всю ночь? Как ты думаешь, что сказала бы об этом мама Джо? Нечто вроде того, что это дьявол заманивает грешников на адскую стезю. – Она захихикала, но тут же икнула. – Клянусь, она понятия не имела о том, что я давным-давно нашла эту стезю собственными силами. Вместе с Томми Блиссом, за курятником, когда мне было четырнадцать лет.
Долли представила себе Ив, распростертую на спине в овсяной соломе, с разорванным подолом. Только не Томми Блисс стоял перед ней на коленях, а Вэл. В глазах у нее помутилось.
– Мама Джо умерла, – сказала Долли. Больше ей нечего было сказать.
– Без тебя знаю, дура. Не помнишь что ли, как я послала на похороны целый грузовик лилий? Надеюсь, старая корова осталась довольна «великим воздаянием», которое заслужила своей безгрешной жизнью.
С дороги послышался нетерпеливый сигнал белого «кадиллака» Ив.
Из окошка водителя высунулась голова Вэла:
– Побыстрее, детка. Через два часа тебе надо быть на студии.
Долли вспомнила свою первую встречу с Вэлом. Она шла на студию звукозаписи, где снимали фильм «Дамы на свободе», и, переходя декорацию улицы, попала на съемочную площадку вестерна. Подняв глаза, увидела великолепного мужчину в кожаных ковбойских штанах, прыгающего с крыши декорации салона.
Заметив ее взгляд, он грациозно спустился вниз и направился к ней мимо камер и прожекторов, перешагивая через толстые мотки кабеля, преграждавшие путь. Высокий и мускулистый, он был одет в пыльные джинсы, клетчатую ковбойскую рубашку, поношенные башмаки и шляпу «стетсон», всю в пятнах пота. Волосы, падающие из-под шляпы, белы как снег. И это было самым удивительным в нем. Совсем молодой, не старше тридцати, смуглый, как иностранец. Когда он подошел, она увидела, что глаза у него черные. Не темно-карие и не темно-серые, а черные, как ночной мрак. Вэл Каррера был самым потрясающим мужчиной, какого когда-либо видели ее глаза. Она подождала, пока он делал еще два дубля. Когда директор наконец отпустил его, Вэл пригласил ее в кафетерий на чашку кофе. Долли не колебалась ни секунды, хотя знала, что опоздает на съемку.
После кофе и затем после обеда и коктейлей, к концу дня, они пришли в его квартиру в Бюрбэнке. И провели в постели весь уик-энд. Когда Долли наконец встала, у нее было такое ощущение, словно ее били под коленками бейсбольной битой. Она едва добралась до ванной. Она не могла бы с уверенностью сказать, любовь это или нет, но это определенно было Нечто. Видимо, Вэл думал также. В течение всего последующего месяца он приходил к ней каждый день и ни разу не выпустил ее из рук по своей воле. Пока не появилась Ив.
И теперь, глядя, как сестра позевывает и лениво потягивается, словно сиамская кошка, которая только что вылизала миску сметаны, Долли почувствовала внезапную слабость во всем теле. Она смотрела на Ив, безмолвная и дрожащая.
«Неужели она думает, что я бесчувственная? Что ее счастье дороже моего?» Видимо, это так и было. Видимо, предполагалось, что Долли все простит и великодушно отойдет в сторону ради бедняжки, которая пережила потерю мужа. Или, скорее всего, потому, что Ив Дерфилд – звезда, в отличие от некоторых. Снова с сокрушающей ясностью в памяти встал тот день, когда Долли застала их обоих в квартире Вэла. Как она кричала тогда, обзывала Ив грязными словами! Ив плакала, оправдывалась. Ах, она даже и не думала соблазнять Вэла, все произошло само собой. Словно некая неотвратимая сила природы, стихийное бедствие или землетрясение. Дело кончилось тем, что, несмотря на весь свой гнев и отчаяние, Долли простила и даже принялась успокаивать сестру.
