Теперь все нахлынуло на нее с новой силой – и боль, и горечь, и негодование. Ив нет дела до ее чувств. Как тогда, так и сейчас. «Вся сияет, как медный таз, и плевать ей, ревную я или нет».
– Представляешь, мы уже успели сгонять в Вегас и вернуться! – Ив обвила руками шею сестры и запечатлела на ее щеке влажный поцелуй. – Ты счастлива за меня, Дори? Счастлива, да?
Когда она отошла, Долли заметила, что щеки ее влажны и глаза блестят.
– А где Энни? Мне ужасно некогда!
– Сейчас шесть часов, – безжизненно произнесла Долли.
– Я забираю ее. – Ив промчалась в спальню и чуть ли не через минуту вывела за ручку заспанного ребенка.
Энни хлопала ресницами, словно сова. Затем сунула для большей уверенности палец в рот. Ее темные волосы сбились на один бок, а на щеке краснело пятно, намятое подушкой.
Долли смотрела, как обе пошли рядом по дорожке мимо прерывистых струек поливальной установки – тонкая фигура женщины, отсвечивающая голубым светом, и крепкая фигурка ребенка в хлопчатобумажной ночной сорочке и громоздких ортопедических башмаках со свернутой узлом одеждой под мышкой. Долли показалось, что в сердце у нее появилась открытая рана, саднящая острой болью. Красный туман застлал глаза.
Внезапно Ив остановилась вполоборота, на лице ее вспыхнула самая ослепительная улыбка – такая, какую она обычно приберегала для репортеров и поклонников.
– О, я забыла тебе сказать… Отто обещал мне Мэгги из «Влюбленного дьявола». Там есть еще одна небольшая роль, которую пока что никто не получил, – младшая сестра Мэгги. Я сказала ему, что лучше всего дать эту роль тебе. Скажи Сиду, пусть позвонит ему.
Долли почувствовала, как внутри лопнула какая-то струна – последняя нить, связывающая ее с сестрой.
Она стояла неподвижно, пока не исчезли вдали задние огни белого «кадиллака». И вдруг бросилась в дом, едва успев добежать до раковины в кухне.
Затем, двигаясь, словно сомнамбула, вошла в свою маленькую спальню, еще хранящую сладкий запах детского тельца, и выдвинула ящик туалетного столика, где были чистые конверты. Надписала адрес, приклеила марку и принесла его в гостиную.
В прохладном утреннем воздухе уже раздавался птичий щебет. Из соседнего домика тянуло запахом свежего кофе, приглушенно хлопнула дверь, и старушечий голос крикнул:
– Оставь хоть немного горячей воды, слышишь? Как была в халате и домашних туфлях, сжимая в руке запечатанный конверт, Долли дошла до почтового ящика на углу и опустила туда письмо.
Конверт был адресован сенатору Джо Маккарти, здание Конгресса, Вашингтон, округ Колумбия.
Лязг закрывшегося ящика вернул ее к действительности, словно пощечина. Прислонившись к его холодной металлической стенке, она ощущала, как рассеивается красный туман в голове и вся кровь, покинув тело, кинулась вниз, к подошвам ног.
– О Господи! – воскликнула она задыхающимся шепотом. – Что я наделала! Боже правый, что же я наделала!
У каждого был фонарь, но никто не зажигал огня из страха, что их обнаружат. Луна светила, но ее часто заволакивало тучами. Они спускались все ниже. Внезапно Нэнси остановилась и прошептала: – Кто-то идет за нами.
Из детективных рассказов о Нэнси Дрю.
Энни лежала в постели, устремив напряженный взгляд в дракона на стене. Вернее, не в дракона, а в его лунную тень. Спинки ее китайской кровати украшали высокие столбики, вырезанные в форме драконов, которые винтом взбирались вверх словно в судорожных корчах. Хвосты терялись где-то под матрасом, а сверху зияли огромные пасти с языком-вилочкой. Она хорошо помнила тот день, когда мать прислала ей в подарок эту кровать – ей исполнилось тогда пять лет – прямо из Гонконга, где Муся снималась в фильме «На медленной лодке до Китая». Энни знала, Мусе и в голову не могло прийти, что такая экзотическая вещь способна навеять маленькой девочке ночные кошмары. Но Энни не боялась. Она полюбила кровать в тот самый миг, как увидела ее в открытом ящике среди шуршащей груды соломы. И драконы были совсем не страшные, во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы никто их не боялся.
Но сейчас, вглядываясь в темноту широко открытыми глазами, Энни не чувствовала себя такой храброй. Словно ей уже не семнадцать, а все еще только семь, и она не более, чем маленькое испуганное дитя, сжавшееся под одеялом, словно кролик в норке, ожидая чего-то очень страшного.
Она лежала очень тихо и прислушивалась. Но слышала только частое биение своего сердца. Наконец она поняла, что напрасно надеялась, будто почудившийся ей звук – одно воображение. Без сомнения, это далекое рокотание «Альфа-ромео спайдер» – спортивного автомобиля Вэла, – несущегося по шоссе Шантильи. Все ближе и ближе, затем небольшая пауза, затем слабый щелчок, как при включении низкой передачи. Машина снова затарахтела по подъездной аллее, посыпанной толченым ракушечником.
Еще вечером, ложась в постель, Энни слышала, как отчим уехал. На душе стало легко и спокойно. Она молила Бога, чтобы он задержался подольше, лучше всего до утра. И вот он здесь. Словно ледяная рука сжала ей сердце.
Она села на постель, прижимая к груди подушку и грызя ноготь большого пальца, который и без того уже был донельзя обкусан. Здесь, в этой комнате, она всегда чувствовала себя в безопасности. И вот теперь она словно в клетке… или, скорее, в детском манеже. Она окинула взглядом комнату. Стены с разноцветными картинками, туалетный столик с оборкой из гофрированного ситца и кукольный дом – точная копия Бель Жардэн в миниатюре. Комната маленькой девочки, если не считать кровати с драконами. Вещи, из которых она давным-давно выросла. Муся не заметила, что она уже не ребенок. Или она вообще перестала что-либо замечать, когда начала пить?
Энни глядела на бледно-голубой книжный шкаф, казавшийся совсем белым в лунном свете. Там лежали ее детские книги. Как она завидовала всегда своим любимым героиням! Бесстрашная Элоиза и находчивая Мадлен. Озорная Пеппи Длинныйчулок. Лора Ингалс, жившая во времена первых поселенцев в Америке. И наконец ее идеал – Нэнси Дрю.
«Нэнси Дрю всегда знает, что делать», – думала Энни. Попробовал бы Вэл поприставать к ней. Она бы так треснула его по мозгам! Или вызвала бы полицию, чтобы его арестовали. А то села бы в свой автомобиль, и только ее и видели!
Но ведь у Нэнси не было одиннадцатилетней сестрички. Сестрички, которую Энни любила больше всего на свете, с самых пеленок, и ради которой пошла бы на все. При мысли оставить Лорел здесь, одну с Взлом, в желудке поднималась тянущая боль, и от этого она еще ожесточеннее грызла ноготь, пока на языке не появился солоноватый привкус теплой крови.
