Все смотрели если не на Гидеона, то на Эдер, потому что, поднявшись со стула, он сначала отрывисто сжал руку жены, потом сердечно обнял и поцеловал молодую, чувственную, соблазнительную мисс Корнинг.
Гидеон моментально исчез в толпе и неожиданно появился на трибуне. В зале наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом стульев.
Президент произнес краткую речь:
– Я интересуюсь вашим творчеством со студенческих лет, сэр, и для меня большая честь вручить вам высшую награду страны за достижения в области литературы и искусства.
И передал художнику орден Почета на красно-бело-синей ленте.
Гидеон принял награду в руки, а не на шею. «Ну вот, – подумала Дендре, – настал момент истины. Сейчас он признает, что это наш момент торжества». Всем сердцем она возрадовалось гениальности человека, которого любила сверх всякой меры. Которого кормила и оберегала, чтобы он мог обогатить мир своим талантом.
Гости вновь поднялись со стульев и стояли молча, готовые слушать благодарственную речь одного из самых значительных художников двадцатого века. Дендре тоже встала, у нее ослабли колени от предвкушения: награда, вполне заслуженная делом всей ее жизни, любовью к мужу, почти в руках. Она смотрела, как Гидеон обвел взглядом присутствующих. На одних лицах взгляд задерживался дольше, чем на других. Гидеон был таким же, как всегда, – поразительной личностью. Каждый чувствовал силу этого человека. Наконец Гидеон улыбнулся поклонникам, повернулся и поблагодарил президента легким кивком. Потом с высоко поднятой головой спустился с помоста, не сказав ни слова.
Гости не сразу поняли, что это все. Ему было нечего сказать им. Было ли это оскорблением? Снобизмом чистейшей воды? Или он просто оставался верным себе, говоря своим молчанием то, что утверждал всегда: ему нечего говорить, все сказано в его картинах? Ему некого благодарить, не с кем делить эту минуту торжества. Она принадлежит ему, и только ему.
Дендре наблюдала, как Гидеон идет через толпу, задерживаясь, чтобы где-то принять рукопожатие, теплое слово. Вот он поцеловал знаменитую коллекционершу, с которой его связывали очень теплые отношения. Мужчины похлопывали его по спине. Блестящие дамы в вечерних платьях, увешанные драгоценностями, с обожанием смотрели на него. Президент Соединенных Штатов, оставшийся на трибуне один, выглядел несколько обескураженным. Он ожидал ответной речи и возможности добродушно пошутить над великим художником, очаровать его и между прочим убедить денежную элиту республиканцев, что президент-демократ не прочь перейти в их лагерь. Но вместо этого как будто стал выглядеть менее значительным человеком, чем тот, кого чествовали.
Дендре видела, как дочери и Эдер протискиваются сквозь суетливую толпу к Гидеону, но сама не шевельнулась, не выказала ни малейшего волнения, когда дочери поцеловали ее в щеку и попытались потащить с собой. И тут же была сражена одиночеством, зрелищем того, как быстро уходит ее жизнь: осыпаемый похвалами Гидеон искренне смеялся вместе с незнакомцем, дети огибали столы, чтобы подойти к нему. Эдер, стоявшая рядом с Гидеоном, обернулась и поглядела в сторону Дендре.
На краткий миг Дендре увидела в сопернице себя – влюбленную, торжествующую вместе со своим мужчиной, – и ее охватило желание принадлежать предмету своей одержимости, как в данную минуту красавица Эдер.
Несколько человек подошли к Дендре с краткими поздравлениями, она машинально поблагодарила их, но у нее было странное ощущение, что телом она здесь, а душа парит где-то в другом месте зала. Ее брат Орландо поцеловал Дендре в щеку и обнял за плечи. Из-за волнения и обиды Дендре почти не замечала старшего брата, с которым была дружна всю жизнь, хотя в те годы, когда складывалась ее личность, они шли разными путями.
– Могла ли ты мечтать в юности, когда впервые привела Гидеона домой, в Бруклин, что тебе когда-нибудь выпадет такой вечер? Что Гидеон станет живой легендой?
Дендре не представляла, что ответить. Неужели Орландо слеп? Неужели не видит, что она брошена ради другой, более молодой, более красивой женщины, совершенно на нее не похожей? Ей хотелось расплакаться, она была охвачена жалостью к себе. Но Дендре была сильной, закаленной компромиссами и достаточно владела собой, чтобы сдержать слезы. Ей и не потребовалось отвечать Орландо, потому что подошла Эдер.
Первые ее слова были обращены к Дендре:
– Присоединяйтесь к нам. Мы не собирались оставлять вас одну за пустым столиком. У нас идет подсаживание то к одному столику, то к другому. Примите участие в этом развлечении.
Дендре уловила жалость Эдер и пришла в замешательство. Она не нуждалась в сочувствии любовницы своего мужа. Но не успела женщина ничего сказать, как Эдер перенесла внимание на Орландо. Они обнялись, Эдер поцеловала его. Он радовался за Гидеона и его семью, радовался этому вечеру, почестям, которые воздавались художнику.
Орландо глянул через плечо на сестру. Неужели Дендре надеялась удержать при себе Гидеона своей рабской покорностью и преданностью, стряпней, выпеченным дома хлебом, уютным домом, когда женщины вроде Эдер будоражат его страсть, сердце, даже душу? Он не испытывал жалости к сестре, просто сочувствовал ее положению и удивлялся, как любовь к мужу перешла в одержимость, обращенную главным образом на себя, а не на выдающегося художника.
Орландо знал это, как и Гидеон. Мужчины были дружны с тех пор, как Гидеон женился на Дендре, и не раз обсуждали, пусть мимоходом, подобные вещи. В том, что его сестра и ее муж любили друг друга, сомнения не было. Что теперь между ними не все ладно, было очевидно. Дендре была опорой, основой жизни семьи, Гидеон хотел этого, нуждался в этом – возможно, до сих пор. Тогда почему же они отдалились друг от друга? Страсть Дендре к Гидеону постепенно растворялась в повседневности совместной жизни. Каким-то образом она перенесла свои чувства в старания приготовить идеальное суфле, оберегать покой мужа, сделать их детей своей копией. Дендре пошла в мать. А Гидеону в этом возрасте ежеминутно требовалось вдохновение, которое ему давала не еда, а яркая, молодая красавица, с которой он вел авантюрную любовную жизнь.
Орландо несколько раз ужинал с Эдер и Гидеоном, о чем Дендре не знала. Пути их пересекались случайно: однажды в калифорнийском музее, где Гидеон устраивал выставку своих картин; как-то в Лондоне, в ресторане отеля; и в Париже, где он случайно встретился с Эдер на авеню Монтень и та настояла, чтобы он отобедал с ними. Орландо помнил даже меню: устрицы и бутылка шабли. Ему была понятна страсть Гидеона к Эдер: она бросала вызов всем своим существом – походкой, умом, чувственностью. Эта женщина помогала Гидеону чувствовать себя молодым, будоражила его творческую душу, возбуждала сексуальностью.
