Поезд пришел в Кингспорт в девять часов вечера. Оказавшись на залитом белым светом фонарей и переполненном людьми вокзале, Энн растерялась, но через минуту к ней подбежала Присцилла Грант, которая приехала в Кингспорт еще в субботу.
— Ну как ты, Энн? Наверное, жутко устала? Я в субботу прямо падала с ног, когда вышла из поезда.
— Ох, Присцилла, не просто устала, а извелась от тоски, чувствую себя страшной провинциалкой и такой же беспомощной, как когда мне было десять лет. Пожалуйста, отвези свою бедную раскисшую подругу куда-нибудь, где она сможет опомниться.
— Снаружи нас ждет машина, и мы сейчас поедем прямо в пансион.
— Какое счастье, что ты меня встретила, Присцилла! Если бы не ты, я, наверное, села бы на чемодан и залилась слезами. Как это утешительно — увидеть в толпе чужих людей знакомое лицо!
— А там как будто стоит Джильберт Блайт, да, Энн? Как он вырос за этот год! Когда я учительствовала в Кармоди, он был еще совсем мальчиком. А рядом с ним, конечно, Чарли Слоун. Вот он нисколько не изменился. Он и родился таким же, и так же будет выглядеть в восемьдесят лет. Пошли, Энн. Через двадцать минут мы будем дома.
— Дома! — простонала Энн. — Ты хочешь сказать, что мы будем в каком-нибудь кошмарном пансионе, в ужасной комнатенке с окнами на задний двор?
— Да нет, Энн, пансион вовсе не такой уж кошмарный. А вот наше такси. Залезай, твои чемоданы шофер уложит в багажник. Да, про пансион. Он не так уж плох — завтра утром ты сама это признаешь, когда хорошенько выспишься и повеселеешь. Он помещается в большом старом доме из серого камня на Сент-Джон-стрит, и от него до университета десять минут ходьбы. Когда-то в этом доме жила богатая семья, но Сент-Джон-стрит перестала быть фешенебельным районом, и домам на ней остается только вспоминать о лучших временах. Они такие большие, что хозяевам приходится сдавать меблированные комнаты хотя бы для того, чтобы их заполнить. По крайней мере, наши хозяйки стараются нас уверить, что сдают комнаты исключительно по этой причине. Они прелестные — я имею в виду наших хозяек.
— А сколько их?
— Две. Мисс Ханна Гарвей и мисс Ада Гарвей. Они близнецы, и им, наверное, лет пятьдесят.
— Близнецы преследуют меня всю жизнь, — с улыбкой сказала Энн.
— Да сейчас они уже вовсе и не близнецы. Они перестали быть близнецами, когда им исполнилось по тридцать лет. Мисс Ханна состарилась, и это ей совсем не идет, а мисс Аде и сейчас на вид тридцать лет, что идет ей еще меньше. Я не знаю, умеет ли мисс Ханна улыбаться — я еще ни разу не видела ее улыбки; а вот мисс Ада улыбается непрестанно. Я не знаю, что хуже. Но это не мешает им быть добрыми женщинами. Они каждый год сдают две комнаты, потому что мисс Ханна не может вынести, чтобы они пустовали, а вовсе не потому, что им нужны деньги. Мисс Ада мне это сообщила за два дня уже семь раз. Что касается комнат, они и правда не бог весть какие, и моя таки выходит окнами на задний двор. А твоя смотрит на кладбище Сент-Джон — оно от нас по другую сторону улицы.
— Ничего себе, — поежилась Энн. — Я бы лучше предпочла задний двор.
— И совершенно напрасно! Вот подожди — увидишь кладбище, и оно тебе ужасно понравится. На нем теперь никого не хоронят, и оно давно уже перестало быть кладбищем, а превратилось в парк, куда кингспортцы ходят гулять. Я сама вчера все его обошла. Оно окружено высокой каменной стеной, вдоль которой растут огромные деревья. Внутри тоже аллеи и памятники с невыразимо оригинальными надписями. Вот увидишь, Энн, ты туда еще будешь ходить с учебниками. Несколько лет назад там воздвигли памятник солдатам Новой Шотландии, которые погибли во время Крымской войны. Он стоит напротив ворот и уж точно предоставляет «простор для воображения», как ты раньше говорила. А вот и твои чемоданы. И мальчики идут с нами попрощаться. Неужели мне придется пожать руку Чарли Слоуну, Энн? Может, не надо? У него всегда такие холодные руки — словно рыбу берешь. Надо пригласить мальчиков, чтобы они приходили к нам в гости. Мисс Ханна объявила мне, что нам разрешается «принимать у себя молодых людей» два раза в неделю, но что они должны уходить домой в десять часов. А мисс Ада, улыбаясь, сказала, чтобы я не разрешала им садиться на ее очаровательные вышитые подушечки. Я пообещала за этим следить, но мне непонятно, куда же им садиться — эти подушечки лежат повсюду. Разве что на пол. Одну подушечку мисс Ада даже поставила на пианино.
Веселая болтовня Присциллы развеяла мрак в душе Энн, и она слушала ее с улыбкой. Тоска по дому поутихла и не вспыхнула с новой силой даже тогда, когда она осталась одна в своей комнатушке. Энн подошла к окну и выглянула наружу. На улице было темно и тихо. Светила луна, и Энн разглядела большую львиную голову на памятнике. Она с удивлением вспомнила, что еще утром была в Грингейбле. Ей казалось, что прошло уже несколько дней.
— Подумать только, что эта же самая луна светит над Грингейблом. Но я не буду об этом думать — а то опять впаду в тоску. И плакать, пожалуй, тоже не буду. Отложу на более подходящее время. А сейчас спокойно лягу в постель и усну.
Глава четвертая
ЗНАКОМСТВО С ФИЛИППОЙ ГОРДОН
Кингспорт оказался маленьким городком, напоминающим первые годы освоения Канады и окутанным атмосферой прошлого, словно величественная старая дама, одетая по моде эпохи своей молодости. Среди его достопримечательностей — старый французский форт в окрестных горах, исписанная туристами каменная башня в парке и несколько старинных пушек, выставленных на площади. Были в нем и другие исторические места, и самое очаровательное и своеобразное из них — старое кладбище Сент-Джон в самом центре города, с двух сторон окруженное тихими старинными домами, а с двух других — шумными современными улицами.
Энн отправилась на прогулку по кладбищу — первую из многих — на следующий день после обеда. Утром они с Присциллой сходили в университет и зарегистрировались в канцелярии. Больше там им пока делать было нечего, и они с радостью оттуда сбежали, чувствуя себя не в своей тарелке в толпе незнакомых людей.
Девушки-первокурсницы держались группами по двое и по трое, недоверчиво озираясь вокруг. Юноши же столпились на большой лестнице и оттуда громкими веселыми криками как бы бросали вызов своим традиционным врагам — второкурсникам. Те же бродили с высокомерным видом, пренебрежительно поглядывая на «сосунков». Джильберта и Чарли девушки нигде не увидели.
— Вот уж не думала, что наступит день, когда я буду мечтать увидеть Слоуна, — сказала Присцилла. когда они шли по двору университета, — но сейчас я была бы почти в восторге, появись передо мной пучеглазый Чарли. По крайней мере, знакомое лицо.
