Мы снова проделываем весь этот путь из машины в подъезд, затем в лифте на четырнадцатый этаж. Дежавю, на которое тут же откликается мое тело: сердечко разгоняется, ладони потеют от волнения. Квартиру я, правда, открываю всего со второго раза — прогресс. Роман закрывает за собой дверь, и на мой недоуменный взгляд отвечает:
— Разденешься для меня? — такой простой невинный вопрос-просьба. Мы больше не в тайге, здесь — моя территория, и он позволяет себе наступление.
— Ром, я же попросила время.
— Просто разденешься? Я хочу о тебе думать. Ты говорила, что моя должница, Яна, — он снова давит интонациями, я смотрю на его губы, подбородок. Скольжу взглядом по шее и ниже. Он по-прежнему в куртке, мне остается только по памяти угадывать его силуэт под ворохом одежды.
Между моих ног в момент становится горячо, он всего лишь просит раздеться, а я уже готова для него. Не могу себе представить никакого другого мужчину или иную ситуацию, чтобы я отреагировала так же. Допустим, в баре, на работе, в ресторане… с каким-то другим незнакомцем.
Сердце колотится на разрыв, когда я тянусь к краям свитера и тяну его вверх.
Роман опирается спиной на входную дверь, скрещивает руки на груди. В квартире на всю катушку жарят батареи, а от него веет морозом. Мне одновременно жарко и холодно, волоски на теле встают дыбом. Я медленно раздеваюсь, он смотрит голодно, кивает, поощряя.
Джинсы вниз, следом шерстяные колготки — тот еще образ, конечно.
Теперь я в одном белье.
— Так? — спрашиваю его, выпрямляясь в полный рост, расправляя плечи.
— Да, как с обложки. Я так и думал. Мы сделаем следующим образом: сейчас ты ложишься спать. А завтра утром встаешь в шесть, пакуешь чемоданы своего утырка, после чего одеваешься так же, как сейчас. Я подъеду к восьми за ключами и документами — так уж и быть, займусь спасением мерса.
— Но перед этим ты меня трахнешь, — я тоже оперлась о косяк спиной, слегка прогнулась в пояснице, притом моя левая рука соскользнула, но к счастью, удалось не упасть. Вдобавок слово «трахнешь» из моих уст прозвучало скорее комично, чем сексуально. Я чувствую себя полной идиоткой, строящей из себя ночную жрицу. Он улыбается и отвечает:
— Да. Именно.
Обласкав меня взглядом от кончиков пальцев ног до макушки и пожелав «спокойной ночи», Роман уходит, а я сползаю по стеночке вниз, обнимаю себя руками и покачиваюсь. Мне совсем не грустно. Щеки пылают, белье мокрое насквозь, грудь ноет, сна ни в одном глазу. Очень острые эмоции, я с такими не привыкла справляться, рискую порезаться. Мне нравится. Я хочу порезаться. Пропустить их через себя. Я и не знала, что способна на такие.
Божечки, все же я пересплю со своим дровосеком. Мы сделаем это без лишних вопросов. Наверное, он к такому привык, вдруг мне тоже понравится?
Решительно сжав пальцы в кулаки я иду в спальню, распахиваю створки шкафа и с остервенением достаю оттуда вещи Кирилла, бросаю на кровать. У меня как раз есть два огромных чемодана.
Глава 7
Поспать мне не удается ни одной крошечной минутки. Какой может быть сон, когда жизнь кардинально меняется? Нет, не так. Я сама ее меняю! Пожалев соседей, я не стала включать музыку, орудовала в тишине. Зато к шести утра все вещи были перебраны, аккуратно сложены и упакованы. Навалившись всем телом, я застегнула второй чемодан, плюхнулась сверху и выдохнула. Вот это да!
Большая проделана работа, но зато и упрекнуть меня будет не в чем. Эту квартиру купил мне папа давным-давно, еще до Кирилла. Папочка же сделал здесь ремонт, обставил мебелью и бытовой техникой. Кирилл не имеет к данному жилью никакого отношения. Всю ночь я пыталась до него дозвониться — никакой реакции. Зато в инстаграме появились три новые фотографии — он продолжал отрываться и наслаждаться жизнью с друзьями. Наверное, думал, что наказывает меня таким образом. Преподает урок. Дескать, смотри, мне и без тебя нормально! Интересно, ему стало бы за это неловко, если бы я погибла вчера на трассе?
Долго стою под душем, затем привожу себя в порядок, трачу около получаса на прическу, чтобы создать впечатление эффектного беспорядка, подвожу глаза — на большее сил не остается. После чего варю, наконец, крепкий кофе. Едва я сажусь за стол и в очередной раз набираю номер бывшего — о чудо, Сысоев берет трубку на третьем гудке.
— Яна, прекращай свою истерику. Ты меня задолбала, ей-Богу, — голос хриплый, сонный или просто пьяный — непонятно.
Спокойствие, только спокойствие.
— А я не по этому вопросу звоню, — не время обижаться на раздраженный тон. Да и, честно говоря, обиды я не чувствую. Мы частенько ссорились раньше, еще сильнее, чем вчера, и каждый раз я переживала, принимала разлад близко к сердцу. А сейчас мне ровно. Перегорела. Не осталось даже злости. Я правильно поступаю, это конец. Когда женщина перегорает, уже не поможет ничего. От ненависти до любви, возможно, и правда один шаг. А от образовавшегося безразличия до хэппи-энда — бесконечная пропасть. Нам ее не перепрыгнуть, Кирилл. Приободрившись, я продолжаю: — Мне нужно тебе кое-что сказать, Кир. Я обдумала твои слова. И знаешь, к какому пришла выводу? Ты совершенно прав!
— Неужели? И в чем подвох?
— Мы разные, я слишком многого от тебя требую, — вздыхаю и продолжаю: — Недостаточно даю в ответ. Нам лучше расстаться. Подожди только, не спорь, обдумай мои слова и поймешь, что другого пути нет. Мы давно перестали быть парой, в последнее время будто… издевались друг над другом по привычке. Кирилл, ты теперь свободный человек, можешь делать все, что хочешь. И я полностью свободна.
Он молчит, и я продолжаю:
— Я не спала всю ночь, собрала твои вещи. Когда будет возможность, забери, пожалуйста, я пока сложу чемоданы на балконе.
— Ты все решила? — спрашивает. Не злится, но озадачен. Мой спокойный уверенный тон показательнее любых подобранных слов, особенно на контрасте со вчерашним расставанием. Я не плачу, не психую, ни в чем его не обвиняю. — Удивила, конечно, Яна.
— Да, так будет лучше. Согласен?
— То есть мы вот так просто расстаемся без каких-либо скандалов и претензий? Ты уверена, что ничего не хочешь добавить? — кажется, он даже обрадовался. Это к лучшему.
— Совершенно точно.
— Нам бы встретиться и все обговорить еще раз. Вот так по телефону расставаться неправильно. Я просто… в замешательстве.
— Как-нибудь обязательно выпьем кофе и все обсудим. Но не сейчас. Прощай, Кир.
Некоторое время он еще пытается продолжать разговор, потом сдается и желает мне удачи, после этого я сбрасываю вызов и довольная иду одеваться в трусы и лифчик, как было велено. Некоторое время размышляю над тем, не слишком ли доступно себя веду, после чего напяливаю сверху короткий домашний сарафан. На часах только половина восьмого, времени впереди — вагон, я присаживаюсь на диван и думаю: что если Роман не приедет?
С облегчением прихожу к мысли, что ничего страшного не случится. Тогда я лягу отдохнуть, а затем позвоню отцу и попрошу помочь с машиной. В понедельник выйду на работу, как ни чем не бывало. Буду только иногда вспоминать поцелуи с дровосеком и улыбаться. Я рассталась с Киром не из-за Ромы, просто так было правильно.
Я не заметила, как завалилась на диван, подтянула колени к груди и задремала.
Будит меня стук в дверь. Четыре негромких удара подряд, затем короткий звонок. Поначалу не могу понять, где я и что вообще происходит, как бывает, когда резко выдергивают из мира грез в середине длинной фазы сна. Нащупываю телефон — восемь пятнадцать. В дверь снова стучатся, я сажусь и потираю лоб. На телефон падает сообщение: «Яна, тук-тук. Уснула?» — от Ромы.
Хотя я отрубилась на каких-то пятнадцать-двадцать минут — трудно назвать такой отдых полноценным, — начинаю смотреть на ситуацию немного иначе. Мне вновь становится страшно. Сегодня онуже не спаситель снегурочек, вдруг без романтического флера нависшей смертельной опасности онмне не понравится совсем? В своих рабочих штанах и огромном темно-зеленом пуховике.
