— Ба, я…
— Сегодня утром мне позвонил Дикки. Извинился передо мной, что ему придется тебя уволить.
— Ба, все нормально. — Заглушаю мотор. — Я найду другую работу.
— Хммм. — Она немного напрягается, прежде чем открыть дверь. — Я становлюсь слишком стара для этого бардака. Говорю тебе, с твоими родителями и тобой, я удивлена, что Господь еще не счел нужным прибрать меня к себе. — Она протягивает руку и теребит воротник моей рубашки. — Но я люблю тебя, независимо от того, хулиган ты или нет.
Прежде чем я успеваю выйти из машины, она уже находится на полпути через небольшую парковку. Мужчина в клетчатой рубашке и комбинезоне придержал для нее дверь, и она поспешила войти. Благодарю его, когда вхожу внутрь и обнаруживаю, что она уже заняла место на одной из задних скамей. Пытаюсь отгородиться от жуткой органной музыки, слишком громкой для такой маленькой часовни. По крайней мере, в бабушкиной церкви просто играли на пианино.
Церковь… Я приезжал каждое воскресенье, но только потому, что бабушка отказывалась садиться за руль и настаивала, чтобы я остался. Думаю, она думала, что слова, в конце концов, дойдут до меня. Это было маловероятно, но, эй, это заставляло меня молиться раз в неделю. Каждый раз, проходя через двери, я молился, чтобы церковь не загорелась.
Небольшая паства рассаживается по своим местам. Люди здоровались и болтали друг с другом. Откидываюсь на спинку скамьи и закатываю глаза. Мимо проходит группа девушек, не сводя с меня глаз. Видите ли, в этом и была особенность маленьких городов. Все замечали, когда в их компании появлялся кто-то новый. Улыбаюсь им. Трое из девушек краснеют и хихикают, а четвертая окидывает меня оценивающим взглядом. О, она, должно быть, из элиты Рокфорда. Сумка «Гуччи» висящая у нее на плече, сшитое на заказ платье и ухоженные ногти так и кричат «маленькая богатая девочка». С привычной легкостью она задирает нос и закатывает глаза, и я подмигиваю ей, просто чтобы быть мудаком. Ее щеки вспыхивают, прежде чем она поворачивается, направляясь к своей скамье. Девушка «Гуччи» смотрела на меня так, словно я был ниже нее, но ирония заключалась в том, что я определенно мог бы иметь ее под собой, если бы захотел, и получал бы огромное удовлетворение от этого.
Органист заканчивает последний припев «Удивительной Благодати». Как только она складывает ноты, задняя дверь церкви ударяется о стену. Я разворачиваюсь на своем месте. Раннее утреннее солнце вливается в дверной проем, словно кусочек рая, пытающегося проникнуть внутрь, и как раз в тот момент, когда я собираюсь отвернуться, в последнюю минуту внутрь входит девушка. Скольжу взглядом по ее изгибам. И уже через три секунды понимаю, что она слишком хороша для меня. Во-первых, она в церкви, а во-вторых, её черное платье спадает ниже колен. С темными волосами и светлой кожей, у нее классическая красота Одри Хепберн. Она невероятно красивая.
Вот с такой девушкой я бы занимался любовью, шепча обещания, которые бы сдержал. Хотя...
Она оглядывает крошечную, битком набитую часовню, закусив губу. Тяжело вздыхает, прежде чем хватает плетеную корзину для пожертвований со стула у двери и садится. Я думал, на них сидят только священнослужители. Может, она бунтарка... Я подумываю встать и уступить ей свое место на скамье, но проповедник подходит к кафедре и откашливается.
— Доброе утро. Приветствую вас в первой баптистской церкви Рокфорда.
Прихожане дружно бормочут «доброе утро», а бабушка шлепает меня Библией.
— Повернись лицом вперед, парень.
С этими словами я разворачиваюсь и сутулюсь на сиденье.
В середине проповеди о том человеке, которого Иисус воскресил из мертвых, я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на эту хорошенькую девушку. Она проводит пальцем под глазами, делая то, что делают девушки, когда плачут и не хотят, чтобы их тушь потекла. И хотя я не знаю ее, меня беспокоит то, что она расстроена.
Должно быть, девушка чувствует, что я смотрю на нее, потому что смотрит в мою сторону. Наши взгляды встречаются на секунду, прежде чем она опускает подбородок, все еще вытирая глаза.
Отвернувшись, хватаю конверт для пожертвований с задней скамьи вместе с ручкой и нацарапываю текст, вдохновленный этой симпатичной девушкой в черном платье. Бабушка подталкивает меня локтем, и я сую конверт в карман.
Проповедь все продолжается и продолжается. Жертвенность. Грех. Духовное исцеление. Я уже почти засыпаю, когда бабушка снова толкает меня локтем. Клянусь, когда я рос, у меня был постоянный синяк от ее тычков.
— Давайте помолимся... — говорит проповедник с кафедры.
И я в восторге, потому что это означает, что все почти закончилось. В конце концов, мне нужно было кое-что сделать: забрать свою машину, найти работу… Склоняю голову, но не закрываю глаза, вместо этого уставившись на потрепанные шнурки своих кроссовок.
Ребенок передо мной хнычет. Я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда он стоит на скамье, переползая через свою маму. Он смотрит на меня, и я скашиваю глаза и высовываю язык, как дохлая лягушка. Ребенок хихикает и усаживается на колени матери.
— Аминь.
Все встают, поворачиваются к соседям и пожимают им руки. Подумываю о том, чтобы представиться этой хорошенькой девушке. Бабушка всегда говорила, что никогда не знаешь, какое бремя кто-то несет, а её явно что-то тревожит.
— О, — говорит проповедник. — Если кто-то из вас, молодые люди, хочет немного подработать летом, мне нужна помощь по хозяйству. Я становлюсь слишком стар, чтобы ухаживать за двадцатью акрами земли. Оплата хорошая.
Я уже собираюсь уходить, но бабушка хватает меня за локоть, как делала всегда, когда собиралась наказать меня. Хотя мне уже двадцать один год, от этого захвата меня охватывает паника.
— Пути Господни неисповедимы.
Бабушка ведет прямо к алтарю, остановившись перед проповедником. Он протягивает руку.
— Джон Блейк, — представляется он, улыбаясь. — Кажется, я вас здесь раньше не видел.
— Дорис Мэй Грейсон. — Она пожимает ему руку. — Член первой баптистской церкви Силакога, но сегодня опаздывала на проповедь из-за внука, а я никогда не опаздываю в дом Господень.
Джон кивает, как будто это имело смысл.
— Но, думаю, что это было божественное вмешательство, потому что ему нужна работа.
Просто замечательно. Мне двадцать один год, а бабушка все еще подтирает мне задницу. Бросаю взгляд в заднюю часть церкви и вижу, как симпатичная девушка выходит через двери. Черт.
— Этот мальчик? — Бабушка щипает мою руку, и я разворачиваюсь к проповеднику, оттолкнув ее руку от своей. — Только что потерял работу, потому что попал в тюрьму.
— Бабушка… — выдыхаю я сквозь стиснутые зубы, заставляя себя улыбнуться.
— Не тюрьму, а просто в изолятор. Ввязался в какую-то драку. — Она хватает меня за подбородок и поворачивает лицом в сторону. — Как вы можете видеть по состоянию его лица. Конечно, я воспитывала его лучше, но иногда... — Она тяжело вздыхает.
Мне хотелось поспорить. Мне не нужно было, чтобы она просила подачку, но как можно спорить с бабушкой в церкви? Может, я и мудак, но рядом с ней не мог им быть.
— Ты знаешь, где находится мемориальное кладбище? — спрашивает меня Джон.
— Да, сэр.
— Проедешь еще милю, мой дом слева. Каунти-Роуд, двенадцать. Приезжай в пятницу, и посмотрим, сможем ли найти тебе какую-нибудь работу.
— Спасибо, — благодарю я, хотя меня нисколько не привлекает перспектива ухода за двадцатью акрами земли.
Надо было просто позвонить бабушке и сказать, что я за решеткой, тогда я смог бы спокойно спать весь день.
5
ХАННА
Папа машет мне из своей мастерской, когда я выхожу из машины.
— Привет, милая!
Сэмпсон бегает кругами вокруг меня, лая и виляя хвостом так резво, что чуть не сбивает меня с ног.
— Привет!
— Хорошо поработала?
— Нормально. — Я вздыхаю и направляюсь к крыльцу, Сэмпсон следует за мной по пятам. — Пойду приготовлю ужин.
