— Что случилось с моей семьей?
— Ядвига Карловна, — он подхватил меня под руку и сноровисто потащил куда-то. — Вам лучше присесть.
— Вы можете мне просто сказать, что случилось с теми, кто был в машине?! — заорала я, отчаянно пытаясь освободиться из захвата майорских пальцев.
Он отпустил меня почти сразу.
— Они погибли.
Я поверила сразу и безоговорочно. Не стала вопить, что это не правда. Не стала рваться к Тойоте, чтобы проверить. Тяжело опустилась на заднее сидение машины, к которой меня подвели, и даже приняла из чьих-то рук стакан (и откуда только взяли?) с водой, послушно сделала глоток, не чувствуя вкуса.
Андрюша, Сашенька, родители погибли… Сгорели заживо в машине …
Последние слова я, кажется, произнесла вслух, потому что мне тут же ответили:
— Нет. Был очень сильный удар. Машина несколько раз перевернулась, вылетела за заграждение. По всей видимости, к моменту взрыва пассажиры были уже мертвы. Будет проводиться экспертиза, но вы понимаете, автомобиль выгорел почти дотла…
«Господи, пожалуйста! Пусть они умерли сразу!» — взмолилась я, бессильно роняя руки на колени и не замечая, как вода заливает ноги.
Сидела, глядя на мокрую юбку, и просила небеса, чтобы моя семья погибла сразу, еще до взрыва. Рядом стоял Толмачев, не решаясь сказать что-либо еще. Пауза затягивалась, и я задала вопрос:
— Что произошло? Андрей не справился с управлением?
— Не совсем.
— Что значит — не совсем?
— Вторая машина…
— Была вторая машина? — перебила я майора. — Вы можете внятно объяснить, что случилось?
Майор Толмачев очень тяжело вздохнул.
— Будет проводиться расследование. Мы изучим записи с камер наблюдения, показания свидетелей, но уже сейчас могу сказать, что было два участника. Ваш муж и вон тот автомобиль.
Он указал рукой на красный Мазератти. Я посмотрела на машину. На первый взгляд, она была абсолютно цела, но может быть, я просто не вижу повреждений.
— Водитель второй машины жив? — спросила у майора.
— Да. Тут, как говорится, слава богу.
— Что?! Какому богу?! — я резко поднялась, бросила ненужный стакан за сидение полицейского автомобиля и шагнула к майору.
Он чуть отступил, но взгляда не отвел.
— Моя семья …, - горло сдавил спазм, я сглотнула и продолжила, — погибла, а вы говорите, слава богу?!
— Я не это имел в виду.
— Почему та машина, — я ткнула пальцем в Мазератти, — цела? Почему Тойота, в которой были мои родные, сгорела? Что случилось?!
— Ядвига Карловна, мы разберемся, — ответил Толмачев.
— Когда? — спросила требовательно.
— Уже начали. Может быть, вам лучше поехать домой? Вас отвезти? Или вы позвоните, чтобы вас кто-нибудь забрал?
— Дайте сигарету, — попросила я. — У вас же наверняка есть.
— Конечно.
Мне торопливо протянули незнакомую пачку. Я также торопливо, словно боясь опоздать, вытянула сигарету, прикурила предложенной мне зажигалкой.
— Отойдите, — сказала я Толмачеву. — Я хочу постоять одна.
— Вы уверены? — он с сомнением окинул меня взглядом.
— Отойдите, — повторила настойчиво.
Кивнул и на самом деле отошел.
С сигаретой, зажатой в пальцах, я вновь развернулась к Тойоте.
Со мной произошло нечто странное: умом я понимала, что там, в нескольких метрах от меня, находится все, что осталось от моей семьи. Но это было настолько чудовищно, что сердце отказывалось воспринимать эту информацию. Я не могла даже думать о том, что случилось. Наверное, именно поэтому самым важным для меня сейчас было выяснить — что же все-таки случилось. Мне нужны были подробности, технические детали и прочие факты. Все, что угодно, только бы не задаваться вопросом: погиб ли Сашенька сразу или горел в перевернутой машине.
Мое внешнее спокойствие позволило Толмачеву подойти и обратиться ко мне.
— Ядвига Карловна, вам нужно ехать домой. Отдохнуть. После экспертизы мы сможем выдать тела для погребения. То, что осталось…
— Да, — как-то заторможено согласилась с ним, — я сейчас поеду.
— А давайте, вас отвезут, — предложил майор. — На вашей же машине, чтобы вам было удобнее.
— Хорошо.
— Сейчас, одни минутку. Я отдам распоряжение.
Он на самом деле отлучился всего на пару минут. И вот уже кто-то забрал у меня ключи от седана, а кто-то под руку вел к машине, спрашивая: не нужно ли вызвать врача, а может быть лучше сразу в больницу? От этого предложения я отказалась и спросила у Толмачева:
— Вы будете держать меня в курсе вашего расследования?
— Да, конечно. Завтра вам надо будет подъехать, дать показания.
— В котором часу?
— Вы позвоните, когда будете готовы, — протянул он мне свою визитку. — Главное, держитесь. Все утрясется.
Я дернула головой, демонстрируя, что мне не нужны эти тупые утешения. Не нуждаюсь, уж простите.
— Ядвига Карловна, — громко окликнул меня кто-то.
Я обернулась на голос. Высокий худощавый мужчина в неприлично дорогом костюме стоял явно в окружении охранников и смотрел на меня со смесью жалости и понимания.
— Ядвига Карловна, — повторил он и протянул мне руку. — Примите мои соболезнования.
— Виктор Алексеевич, я думаю, вам не стоит… — попытался остановить его один из сопровождавших, но незнакомец отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
— Мне искренне жаль, что так получилось.
— Вы кто? — спросила я у незнакомца, очень уж он выделялся на общем фоне.
— Виктор Плетнев, — представился мужчина и пояснил: — Я был за рулем второй машины.
Глава 4
Так я впервые увидела Виктора Алексеевича Плетнева, человека, по вине которого вдребезги разбилась моя жизнь.
Я не вцепилась ему в лицо, обвинив в убийстве. Он не стал падать передо мной на колени, умоляя простить его. Нет, ничего такого не случилось.
В тот момент я еще не вполне осознала, кто стоит напротив и с таким участием заглядывает в мои глаза. Я поняла только, что это водитель красной Мазератти, и мне стало необычайно интересно, как чувствует себя человек, выживший в автомобильной аварии, унесшей четыре жизни. Вот там, в нескольких метрах от нас, лежит не остывший еще прах, а он стоит тут — живой и вроде бы даже здоровый. О чем он думает, водитель красной Мазератти? Изменилась ли его жизнь за те пару минут, что понадобились, чтобы осознать — там, где другие потеряли жизни, он отделался лишь легким испугом и чуть поцарапанной машиной?
Именно поэтому я сделала шаг навстречу мужчине, чтобы получше его рассмотреть. Мне показалось важным увидеть его глаза. Но шагнув, я ощутила, что меня подхватывают под руки и настойчиво тянут куда-то, а охранники (или соратники?) встали стеной между нами и аккуратно оттесняют господина Плетнева в сторону.
Я покорно позволила посадить себя в машину и увезти. Уже дома, оставшись наедине с собой, ощутила, что ничего в моей жизни больше не будет прежним.
Все последующие дни слились в моем сознании в одно серое, мутное марево.
В себя пришла во время похорон. Вдруг очнулась и обнаружила, что стою на кладбище, вокруг меня суется какие-то люди, а перед глазами четыре гроба. Но я смотрела только на один. Маленький, будто игрушечный. Там, внутри, лежал мой сыночек. Нет, я знала, что в той страшной аварии мои родные сгорели практически дотла. Там, со сути, и хоронить было нечего. Но родители Андрея настояли, чтобы останки похоронили по-человечески, и я послушно согласилась.
А для меня они так и остались живыми — отец, мама, муж и Сашенька. Мое солнышко, мой маленький сыночек. Я закрывала глаза и видела его в кроватке. Таким, каким оставила в наше последнее раннее утро. Сонным, теплым, сладким. Пахнущим для меня совершенно по-особенному, моим ребенком.
Я стояла возле могил и смотрела, как опускают гробы.
Внезапно раздался громкий и четкий голос матери Андрея.
— Это ты во всем виновата!
И она ткнула в меня пальцем.
