момент, когда Олег сделал предложение.
Протянув в руке подобие распечатанного на принтере паспорта с моей фотографией, заставил меня медленно его пролистать. Вместо адреса регистрации в красивой рамке красовался его собственный адрес. На следующей страничке был вклеен конверт, внутри которого оказалась записка.
«Выходи за меня?»
Помня, какие эмоции обуревали влюблённую дурочку в тот момент, сейчас бы я на корню обрубила любые веточки, распускающие листочки надежды и пускающие корни доверия в моем сердце.
— Ничего не говори. Переворачивай листы дальше.
На четырнадцатой страничке был отпечатан широкий прямоугольник.
— Здесь чего-то не хватает. Возьми. Понадобится твоя помощь.
И вручил мне в руки печать, по форме полностью совпадающую границами с прямоугольником в поддельном паспорте.
— Поставь оттиск.
Аккуратно примостив печать внутрь геометрической фигуры, я резко щёлкнула по крышке корпуса.
Внутри фигуры теперь красовалась темно-синяя надпись: «СОГЛАСНА».
И только сейчас я понимаю, что все восхитительно красивые слова и волнующе показные поступки, все эти потрясающие, ни с чем несравнимые, незабываемые девичьи эмоции не стоят тех слёз, которые я пролила уже многим позже.
Конечно же, я согласилась. А кто бы в подобной ситуации отказался? Слово «Да!» здесь единственно-возможный ответ. Вот так и стал моим мужем молодой перспективный руководитель подраздела финансового департамента одного из крупных банков страны.
А через год родилась моя крохотная принцесса. После этого наша семейная жизнь в корне изменилась.
Ещё когда я носила ребёнка в себе, у меня была возможность заметить тревожные сигналы не всегда нормального поведения мужа, лёгкими молоточками отбивающими чёткий ритм. Хотя, в целом, поведения-то может быть и нормального, но для такого заботливого и любящего мужчины, которым я привыкла видеть Олега, однозначно, нет. Что уж там говорить. Возможность заметить была, но я по своей глупости и слепоте, ею не воспользовалась.
Олег постоянно цеплялся, что я часто устаю, что в какие-то периоды не могла выполнять супружеский долг по состоянию здоровья, что я не ответила на его звонок, потому что спала. Что я не приготовила на ужин его любимое блюдо, потому что меня постоянно тошнило при мысли о том, что придётся кусок сырого мяса взять в руки. Хотя… кого я обманываю. Все умения, которые касаются готовки, вот прямо все, идут чётко мимо меня. Котлеты всегда подгорают. Рис в супе всегда разваривается. Мясо в духовке всегда доходит до состояния сухарика, об который можно сломать зубы, ну или, на худой конец, остаётся полуготовым кровавым куском, который ещё есть шанс дожарить на сковородке, если я, конечно, его не спалю. К сожалению, умение готовить относится к самым слабым моим сторонам. И даже общаговская и семейная жизнь, не смогли исправить мой женский дефект.
Но самое печальное ждало меня впереди. Олег уехал в очередную затяжную командировку (затяжную, потому что раньше, чем через пять дней, он точно бы не вернулся), а у меня отошли воды. И вот в роддоме, когда секунду назад появился на свет мой самый родной и любимый крохотный человечек в этой несправедливой и порой даже жестокой жизни, я отчётливо услышала слова, произнесённые рядом спокойным женским голосом:
— Не дышит. Начинаем реанимационные действия.
Я не помню, что я чувствовала. А, может быть, не было в тот момент ни чувств, ни эмоций, ни мыслей. Только сплошной вакуум вокруг меня и совершенно непонятные мне звуки где-то на другом конце палаты. И сердце, выбивающее бешеный глухой ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Слёзы радости и облегчения брызнули из глаз, когда, наконец, до моего напряжённого слуха донёсся долгожданный младенческий крик.
— Поздравляем, мамочка. Посмотрите на свою дочь. Какая красавица!
Мою маленькую принцессу положили мне на живот, и, показалось, что вакуум, в котором я находилась даже сама не знаю, сколько времени, просто лопнул с оглушительным грохотом под напором охвативших меня эмоций.
Помню, что с умилением смотрела на голову Машеньки, всю в белоснежных волосиках. Да. Я уже знала, как назову дочь. Олег великодушно разрешил мне самой выбрать имя. Это только потом я уже с горечью поняла, что ему просто было всё равно.
— Да чего ж ты на макушку ей смотришь, на лицо смотри, любуйся!
На что я благоговейным шёпотом отвечаю:
— Мне не видно лица, — голос дрожит, ничего не могу с собой поделать.
Тогда мою малышку подхватили на руки и перевернули лицом ко мне.
Как только это произошло, в глаза бросилась тоненькая прозрачная трубка, торчащая из Машиного ротика. А может быть и из носа? Эта мелочь уже навсегда ускользнула из глубин моей памяти.
— Господи… Что с ней?
— У неё хрипы. Будем наблюдать.
Слова эхом раздаются в моей голове. ХРИПЫ… НАБЛЮДАТЬ… НАБЛЮДАТЬ… НАБЛЮДАТЬ…
— Сколько наблюдать?
— Сколько понадобится, столько и будем. Отдыхайте, мамочка. Всё хорошо.
Хорошо? Что она несёт?! А хрипы и трубка во рту новорожденного ребёнка это разве хорошо?
Помню, как на меня мгновенно навалилось такое отчаяние, что никакие слова не могут его описать. Помню, как безуспешно пыталась дозвониться до Олега, но потом бросила это бесполезное занятие, отключив звук на телефоне. Больше не хотела ни с кем говорить.
А затем, лёжа в палате, наблюдая, как моим соседкам, которые появились уже многим позже меня, в передвижных маленьких люлечках прикатывают их новорождённых малышей, я осмелилась тихо спросить у медсестры.
— А когда мою дочку принесут?
— Так. А ты у нас кто?
— Изотова.
Медсестра опустила глаза в бумаги с какими-то записями.
— Агаааа… Так-таааак… Изотова, а тебе и не принесут ребёночка.
Глава 4
— Почему?
— Ты сходи потом к педиатру, там всё разузнаешь. Номер триста семь, — и, приблизившись ко мне, тихонько шепнула на ухо, чтобы только я расслышала. — Нечего соседок пугать.
Помню, как волна паники захлестнула меня с головой. Я готова была прямо вслух прокричать на всю палату: «Так, Кира! Не время раскисать! Немедленно возьми себя в руки! Кому говорю!», но пришлось лишь болезненно, можно сильнее прикусить свою нижнюю губу. Это всегда помогало
