Я подняла взгляд и увидела шафера Кента, идущего к бару с подружкой невесты под руку.
Они выбрали именно это место для приема гостей?
Я хватаю свою сумочку.
— Хорошо, но как я получу свою машину утром?
— Я приехал с сестрой. Она иногда помогает Малики закрываться. Я поведу твою машину. — Он протягивает руку. — Ключи, дорогая соседка.
Я закатываю глаза, но беру их из сумки и сую ему в руку.
— Мы можем выйти другим путем, чтобы они меня не увидели?
Он кивает в сторону запасного выхода и берет мою воду.
— Конечно, можно.
Я позволяю ему взять меня за руку, и он ведет меня по тускло освещенному коридору. Моя голова кружится, и я опираюсь на стену и на него, чтобы выровняться. Когда мы выходим на улицу, меня охватывает прохладная ночь, и фары моей машины мигают, когда он нажимает кнопку разблокировки на моем ключе.
Открыв пассажирскую дверь, он помогает мне сесть на сиденье, а затем переходит на сторону водителя.
Он протягивает мне воду и помогает пристегнуть ремень безопасности.
— Выпей это, — приказывает он.
Я глотаю воду, понимая, как сильно я хочу пить.
Он кладет руку на верхнюю часть моего сиденья, выезжая задним ходом с парковки.
— Видишь, я хороший парень, детка.
— Картошка фри и поездка не делают все лучше, — бормочу я. — Они не стирают мою ненависть к тебе, так что нет, ты все еще не хороший парень.
— Тогда я тебе это докажу.
Я сузила на него глаза.
— Что это значит?
— Увидишь, дорогая соседка.
Глава 2
КАЙЛ
Пять дней в неделю мое утро состоит из душа, чашки кофе, а затем выхода на улицу, чтобы поиграть с Хлоей, пока она не ушла на работу.
Я считаю это нашей маленькой милой рутиной.
Она, скорее всего, считает это прологом к тому дню, когда она прикончит мою задницу.
Я постукиваю пальцами по рулю «Хонды» Хлои и смотрю на нее, сидящую на пассажирском сиденье. Она в отчаянии, если публично пьет и позволяет мне отвезти ее домой.
Я бросил парней, как только увидел ее, сидящую в задней части бара и напоминающую старую песню кантри про разбитое сердце. Гейдж бросил на меня взгляд, а затем хитро ухмыльнулся, когда я велел ему похоронить мое тело рядом с телом моей бабушки, если она меня убьет, а моя сестра прислала мне пять смайликов после того, как я отправил ей сообщение о том, что меня не нужно подвозить домой. Они настойчиво предлагали мне завести девушку, как будто это установит мир во всем мире.
— Хватит на меня так пялиться, — рычит она.
— Как? — спрашиваю я.
— Как будто тебе меня жалко.
— Я не жалею тебя. — Я останавливаюсь, чтобы поправить себя. — Забудь об этом. Я тебя жалею.
— Кто-то вырос и показал свою честность.
Я смягчаю свой тон и объясняю.
— Я не жалею тебя по той причине, по которой ты думаешь. Я жалею тебя за то, что у тебя был парень, который не смог заставить тебя расслабиться.
Мой ответ встречает молчание.
— Это было каждый раз?
Ворча, она двигает шеей из стороны в сторону, как будто она болит.
— Я не буду обсуждать это с тобой. Я вообще не должна была тебе говорить.
— Господи, Хлоя, я никому не скажу, что у тебя есть вибратор. Это не редкость, но если ты стыдишься своей сексуальности…
— Я не стыжусь своей сексуальности, — огрызнулась она с усмешкой.
— Мне так кажется. Ты доставляешь себе удовольствие. Кого это, блять, волнует? Меня больше волнует, что ты считаешь странным то, что ты мастурбируешь, но не странным то, что твоему парню наплевать, удовлетворена ли ты.
— Вопреки твоему мнению, не все отношения строятся на сексе.
— Верно, но то, что Кент не заботился о том, чтобы удовлетворить тебя, не было здоровыми отношениями. Это были эгоистичные отношения.
— Мне не нравится быть рядом с тобой, — выдавила она из себя.
— Да ну. Мы соседи. Привыкай к этому.
Она поворачивается на своем сиденье лицом ко мне.
— Кстати говоря, почему ты купил соседний дом? Что ты здесь делаешь?
— Не льсти себе, думая, что я тайно влюблен в тебя, — говорю я со смехом. — Это хороший дом в приличном районе с прекрасным ландшафтным дизайном.
Ложь. Ландшафтный дизайн — полный отстой.
— О, смотри, мы приехали, — говорю я, въезжая на ее подъездную дорожку. — Больше нет времени на твою паранойю о том, что я переехал, чтобы разрушить твою жизнь.
— Пока ты не скажешь мне почему, я так и буду думать.
Я паркую машину.
— Тогда продолжай ошибаться в своих предположениях.
Она начинает говорить, без сомнения, чтобы продолжить этот нелепый спор, но ее рука закрывает ей рот.
— Вот дерьмо, — простонала она.
Черт!
Такие слова не очень приятно слышать от пьяного человека, у которого, скорее всего, низкая толерантность к алкоголю.
Я выключаю машину.
— Вот дерьмо, что?
Дверь распахивается, и ее голова исчезает из моего поля зрения.
Твою мать.
Ее же тошнит.
Я отстегиваю ремень безопасности и иду к ней. Конечно, она блюет. Она не только снаружи, но и сбоку от ее рта и на ее одежде.
Я стягиваю с себя рубашку, делаю шаг в сторону рвоты и вытираю ей рот.
— Господи, поклянись, что завтра утром ты меня не убьешь.
После того, как я закончил использовать свою любимую рубашку как тряпку для блевотины, я помогаю ей выйти из машины. Она не спорит, не сопротивляется, но я вижу унижение на ее лице. Я последний человек, от которого она хочет помощи. Моя рука лежит у нее на плече, другая — на пояснице, а ее бок упирается в мой. Она указывает на дверной ключ на звонке, и я отпираю дверь, прежде чем войти. Лампа в углу комнаты дает свет, чтобы я мог пройти, не натыкаясь на мебель.
— Обычно я не люблю быть нянькой для пьяных, — говорю я, когда она указывает на то, что, как я предполагаю, является ее спальней. — Даже для моей младшей сестры, которая может держать спиртное лучше, чем ты. Господи, ты чертовски слаба.
Она возражает со стоном и показывает средний палец, и я не могу удержаться от смеха.
Это мой первый раз, когда я вхожу в ее дом. Он милый — повсюду много женского дерьма. Мы проходим мимо детской комнаты, и она указывает на открытый дверной проем. Я включаю свет и попадаю в ее спальню. Это не то, что я ожидал от нее — не слишком строгая. Она ярко-фиолетовая с золотыми акцентами, разбросанными повсюду.
— Пойдем, уложим тебя в постель, — говорю я, направляясь к ней.
Мое заявление — это скорее догадка.
Она хочет лечь в постель?
Принять душ?
Спать у туалета?
Я принимаю кровать как ее решение, когда она позволяет мне привести ее туда и обхватить за талию, чтобы удержать ее. То, как я кладу ее на кровать, далеко не изящно, и я слышу стук, когда ее голова ударяется об изголовье.
Упс.
В любом случае, я не пытаюсь быть здесь мистером Романтиком.
Она потирает голову, пожевывая нижнюю губу.
— Я буду спать одна.
Я поднимаю руки вверх и гримасничаю.
— Эта шикарная кровать в твоем распоряжении. Пользоваться блевотными, пьяными девчонками — не мое хобби. Я бы не поцеловал тебя прямо сейчас, даже если бы ты умоляла меня. Блевотина от жареной картошки не возбуждает.
Она устраивается поудобнее, все еще в своей одежде и обуви, и я задаюсь вопросом, будет ли она так спать. Я бы предложил ей помощь, но я не хочу рисковать тем, что она на меня сорвется. Она растягивается на кровати и натягивает одеяло, пока оно не упирается ей в подбородок. Ее светлые волосы наполовину прижаты к кровати, наполовину спутаны, и она смотрит на меня с размазанной тушью вокруг голубых глаз.
Даже в пьяном виде Хлоя чертовски великолепна во всех смыслах: ее светлая кожа, веснушки, разбросанные по носу и щекам, и пухлые губы, которые в первый и единственный раз, когда мы целовались, были на вкус как конфета. Интересно, они до сих пор такие же на вкус?
— Я думала, что любая женщина, готовая переспать с тобой, — это возбуждающий фактор, — отвечает она, гордясь своим возвращением.
