на лавочке и выбирая җертву, в смысле главного героя для эпической истории любви, я увидела Ρафаэля. Он нёсся с мячом, огненный, энергичный, смуглый, в спортивных трусах и футболке. Забил гол, и его все принялись обнимать. Орали, как сумасшедшие. И мне тоже захотелось орать и обнимать!
А потом он снял майку, вытирая пот. И я поняла, что вот таким и должен быть настоящий герой – смуглокожим, стройным, высоким, атлетически сложенным, гибким и быстрым, как гепард. И с такой улыбкой на уверенном лице. У меня аж дыхание перехватило.
Потом я выслеживала его в школе, напрашивалась к Варе в гости, ведь он жил в подъезде напротив её окон и дружил с её старшим братом, хоть в гости и не заглядывал.
Себе я объясняла это тем, что мне надо описать героя – я обещала девчонкам, и должна ответственно подходить к делу. Но как-то постепенно я стала ненавидеть Наташку Нехлюдову, с которой он встречался, старалась и канючила, чтобы мама купила мне вещи повзрослее, а однажды даже, изнывая от желания увидеть его поближе и, о Боже! потанцевать рядом, я свистнула мамину красивую блузку и чулки, обрезала свою любимую юбочку до мини и отпросилась «ночевать» к Варе. Это была чистой воды авантюра, потому что нас, шестиклашек, на дискотеку не пускали.
Нo я заблаговременно подготовила ходы и выходы! Игра стоила свеч, потому что Варин старший брат сказал, что Раф на дискотеку точно пойдёт. Я была готова на подвиги ради секундочки рядом с ним. К этому январскому, морозному вечеру я уже души в нём не чаяла, рыдала в подушку и представляла Рафаэля самым романтичным из всех на свете принцев, героев и д’Артаньянов!
В груди всё сворачивалось сладостным, а иногда мучительным томлением, сердце раскрывалось и таяло, а потом сжималось в страхе от мысли, что он вот-вот окончит школу и уедет в свою Москву. Α я… Слёзы наворачивались на глаза и про себя пелось что-то грустное и про любовь. Нет, надо было рискнуть! Вдруг он увидит, какая я красивая и женственная, несмотря на ранний возраст, и пригласит меня потанцевать! От этой мысли внутри всё загоралось в радостном предвкушении.
Наряженная, как мне казалось, как принцесса, с распущенными волосами до бёдер, я спряталась за портьерами актового зала и сидела там долго-долго. Чуть не заснула от тёплой батареи рядышком. А потом вдруг выключили свет, что-то замелькало и заиграла музыка. Дискотека!
Подождав ещё для верности, я выбралась из укрытия и испугалась. В темноте и бликах светомузыки все казались невероятно взрослыми и какими-то не такими. Вдалеке, почти у сцены я заметила Рафаэля, Наташку и Вариного брата. Трясясь, как осиновый лист, я направилась туда. Я видела только его. Красивее никого на свете не было! Я шла быстрее и быстрее, у меня будто крылья выросли. И вдруг кто-то грубо меня остановил:
– Эй, малышка! – Это был самый отъявленный бандит в школе – Хрюмин.
Я сжалась от страха, а он потащил меня за руку к стене.
– Таким, как ты, здесь быть не положено, – грязно засмеялся он и навис надо мной. – Но ты будь, раз уж такая хорошенькая.
– От-от-отпустите меня, – выкрикнула я, испуганная, словно меня похитила горилла.
– Ну зачем же? – гыкнул Хрюмин. – Такие губки, надо попробовать.
И вдруг я почувствовала, что меня ещё сильнее вжимают в стену, а в рот лезет что-то мокрое и противное. Такого я стерпеть не могла и куснула со всей силы.
Дикий крик Χрюмина долго звенел в моих ушах, пока я бежала домой, забыв, что «ночую» у Вари. По дороге чулки упали в сапоги, и я бежала по морозу с голыми коленями, благо недолго и очень быстро. Ужас, что горилла погонится за мной, подстёгивал меня лучше мороза. Я ворвалась домой, мама ахнула, засунула меня в горячую ванну, а потом надолго наказала.
Позже, несмотря на мои опасения, Хрюмин ко мне ближе чем на три метра не приближался. Даже на пять. Видимо, я хорошо кусаюсь. Но, увы, я и не увидела толком, как танцует Рафаэль…
Οдин единственный раз мне довелось оказаться с ним рядом. И я помню это, как сейчас. Я пришла в школу позже, мы с мамой ходили к врачу, и в тишине, пока все были на уроках, я подошла к расписанию, уточнить, где у нас рисование. И вдруг к стенду подошёл ОН. Забыв о приличиях, я смотрела на него большими, сияющими глазами, счастливая и ошарашенная от подаренного мне жизнью шанса. А Рафаэль посмотрел что-то в одиннадцатых, потом повернул голову и увидел меня. Улыбнулся и сказал:
– Боже, какой чудесный ребенок! – и так ласково и совершенно волшебно чмокнул меня в нос. А потом ушёл в приподнятом настроении.
Я не умывалась неделю…
Через полгода он уехал, и я видела его урывками всего три раза, и целый год страдала. А потом пропал папа, и мне уже было не до собственных страданий. Правда, ещё раз я видела Рафа совсем рядом во время летних каникул, но я была одета не очень, и Рафаэль просто прошёл мимо меня.
И хотя я считала, что чувства к нему давно угасли, мне стало так обидно, что я решила во что бы то ни стало всегда быть яркой, красивой и всем заметной. Даже если за хлебом выхожу! А ещё решила, что буду жить не беднее, чем он и его родители! Так что, возможно, именно Рафаэль, моя первая и такая долгая любовь, повлиял на то, чтобы я поступила в университет, закончила с красным дипломом, и работала, не боясь, правда не переводчиком, а в продажах, потом опять переводчиком, потом снова в продажах. И созрела до собственного бизнеса. Будто кому-то что-то доказываю. Кому? Зачем?..
До сих пор где-то у меня дома хранится его фотография, которую я украла из фотоальбома Вариного старшего брата. Когда я приехала в Москву после школы, меня несколько раз посещала мысль, что, возможно, мы встретимся, ведь говорят, что Москва – это большая деревня. Увы, она оказалась гигантской. Но всё-таки деревней: столкнула нас спустя столько лет!
В сердце снова защемило, и даже плакать захотелось от несоответствия, от невозможности того, что было на самом деле. Это неправильно! Так быть не должно!
Он был не пьян в метро, – подумалось мне. – И глаза не алкоголика, и нос. Очень правильный, аристократичный нос. У алкоголиков всегда лицо деформируется, но не
