веря, что он говорит мне всё это. – Ты просто больной! Сиди молча и жди помощи!
Гаденыш чертов!
– Ну вот и успокоилась, – выпрямляется он, убирая руки с моего бедра и шокируя меня вернувшейся холодностью. – Не хватало мне только истерящей девчонки в закрытом пространстве, где все выходы перекрыты.
И только тут до меня доходит, что он специально провоцировал меня! Я ведь и впрямь забыла о слезах! Но то, как он это сделал…
– Ну ты и га-а-ад… – в неверии качаю я головой. – Мне и так плохо, а тут еще и ты со своими штучками…
– Оттого, что ты впадаешь в истерику, лучше не станет. Сеть тут не ловит, так что остается только ждать. В лагере нас наверняка хватились и пошли искать. Не найдут сами, позвонят отцу, а его спецы вмиг вычислят, где мы находимся.
– Как у тебя всё просто, – вздыхаю я, не испытывая к нему особого доверия. Только что лапал меня и нес гадости, а теперь само спокойствие.
– А зачем усложнять? – жмет он плечами, садясь напротив меня и вытягивая свои длинные ноги, на которых я зачем-то залипла.
Вообще, он вызывал смешанные чувства. Я привыкла к тому, что он молчаливый наблюдатель, и даже уговорила себя, что выдумала его внимание. Но сейчас, когда он перестал просто наблюдать… Черт! Ничего я не выдумала! И что бы он там ни говорил про то, что хотел меня отвлечь, я прекрасно видела, как он реагирует на меня! Мое бедро до сих пор горело от жара его пальцев. Да и то, как сканировали меня его глаза в данный момент, говорило само за себя.
Я не была наивной дурочкой и прекрасно осознавала, как выгляжу, и в большинстве случаев моя яркая внешность, доставшаяся мне от мамы, приносила мне одни неприятности. Люди редко воспринимали меня всерьез, ведь образ кукольной девочки мало кому внушал доверие. Меня считали ветреной фитоняшкой, коей я совершенно не являлась, и даже то, что я практически не красилась, не считая блеска для губ, так как они вечно сохли и трескались, не спасало ситуацию.
Даже мои яркие блондинистые волосы люди принимали за ненатуральные, хотя мне бы и в жизни не пришло в голову красить их в восемнадцать. В общем, все мои попытки выглядеть проще ничего не давали. Так что да – я знала, какое впечатление произвожу на окружающих. Также я знала, что найти спонсора, как изъяснился Мирзоев, с моей внешностью не проблема, только вот я никогда не паду так низко. Руки-ноги, слава богу, есть, и заработать денег для своей семьи я смогу, не продавая свою честь и достоинство.
– Чего ты насупилась? – продолжая нервировать меня своим темным взглядом, спрашивает Халид. – Хочешь есть? Или в туалет?
– Закажешь доставку из ресторана, если хочу? – язвлю я, пытаясь скрыть смущение. Что делать, если я действительно захочу писать? Тут же одно небольшое пространство! А если он захочет? Фи! Даже думать об этом не хочу!
– Чего ты задергалась? Я просто спросил, – осекает меня этот грубиян, глядя с неприязненным выражением и этим вечным превосходством, которое меня бесит.
– Задергаешься тут, – недовольно бурчу под нос, потирая лодыжку.
– Болит? – сразу обращает внимание на этот жест Халид.
– Не твое дело!
– Хватит грубить! – пугая меня, вцепляется он в мой локоть, подтягивая к себе и буравя своими чернющими глазами. – Нормально разговаривать не можешь? Неизвестно, сколько нам тут еще сидеть. Я не собираюсь терпеть твои выходки.
– Так и не терпи, – выдергиваю я руку из его крепко стиснутых пальцев, потирая уже ее. – Можешь отойти на расстояние и сидеть в другом месте, – предлагаю, в самом деле желая, чтобы он отошел. Его присутствие нервирует, давит. Лучше мне остаться одной.
– Перестань, – практически по слогам проговаривает Мирзоев, – не усложняй всё. На лучше поешь, может, чуть подобреешь, – достав из рюкзака злаковый батончик, протягивает его мне.
И я бы отказалась, фыркнула и отвернулась от предложенного лакомства, но мой желудок слишком громко дает о себе знать, выдавая меня с головой. Утробное урчание проносится по пещере.
– А ты сам? У тебя есть еще? – интересуюсь из вежливости. Не хочу оставлять его голодным, съедать последние припасы. Кто знает, насколько мы тут застряли. Да и вдруг попрекать будет, я прекрасно знаю, как ревностно он относится к своим вещам.
– У меня их несколько, еще вода, – достает он второй батончик, а также бутылку минеральной воды.
Начинаем тихо пережевывать пищу, шелестя фантиками, в тишине пещеры отчетливо слышен каждый звук. Где-то капает вода. И я понимаю, что, если захочу в туалет и пойду в укромное местечко, точно так же будет всё слышно. Засада. Нарочно не придумаешь. Может, не пить? Так я продержусь дольше.
Как назло, Мирзоев, выпив порцию воды, протягивает мне бутылку.
Так странно. Он преследовал меня своими взглядами, я всячески его избегала, дурацкие споры из-за его драгоценной рубашки, и вот мы сидим вместе на каменном полу, делим еду и питье. То, что должно объединять, наоборот, увеличивает между нами пропасть. Почему? Да потому что я отчаянно хочу избавиться от его присутствия рядом. Физически не хочу с ним находиться в одном помещении. Он странный. Непохожий на других. Обращает внимание на такие вещи, до которых другим нет дела.
Он богатый, считающий, что ему всё дозволено, живущий по собственным принципам. Прикрываю глаза и мысленно веду отсчет минутам наедине с ним.
Поскорее бы нас нашли, божечки, пусть нас поскорее вытащат отсюда.
Ника
– Эй! Просыпайся! – выдергивает меня из сна настойчивый голос, и я, сев рывком, оглядываюсь вокруг, не сразу понимая, в чем дело. Осознание приходит, когда вижу склоненного надо мной Мирзоева. Потом понимаю, что откуда-то доносится свет. – Кричи что есть мочи! – приказывает мне мажор, словно прочтя мои мысли.
– Это…
– Люди моего отца, – уверенно кивает он, поднимаясь и начиная звать на помощь.
– Мы здесь! – ору я в поддержку, с колотящимся сердцем, боясь, что нас пропустят. В фильмах именно так всё и происходило. Герои думают, что их нашли, а спасатели идут мимо прямо у них перед носом.
– Помогите! – перехожу на ультразвук от страха того, что всё будет именно так. Я просто не выдержу наедине с Мирзоевым еще день! – Спас-и-и-и-и-т-е-е-е-е!
– Господи, ты меня оглушишь! – возмущается Халид, но я не обращаю никакого внимания на его слова, продолжая оглушительно визжать, пусть спасатели не различат мои слова, главное, чтобы они хоть что-то услышали и вытащили нас!
Правда, когда выясняется, что мы услышаны, мы уже сталкиваемся
