провинции. Может быть, Савченко цокнет языком, на этом всё.
Телефон начинает пищать. Там вереница фоточек со вчерашнего дня, где мы отмечаем.
Девчонки останутся и продолжат учиться.
А я вернусь на исходную. Руки дрожат.
Быстро вытираю щеки. Колбасит. Мне нужна новая идея. Какой-то план Б. Остаться работать в Москве, допустим, официанткой. Копить деньги. Какое там! Хотя бы на жилье зарабатывать! Пытаться копить. Но не ехать домой.
Зимой меня ждут в компании Осадчего!
Эта мысль ножом врезается в спину. Я опускаю руки, прекращая сопротивление. И падаю на дно.
Прижимаю ладонь к груди. Воздуха не хватает, пульс на разрыв долбит. Я лежу на дне. Меня окутывает ил.
Второго шанса может не быть.
Больно. Так больно! Давным-давно в своей жизни я надеюсь только на одного человека — себя саму. Тому есть причины, и менять я ничего не собираюсь.
Но сегодня понадобится помощь еще кое-кого. Беру трубку и ищу в списке заветный номер.
— Алле, мам? — Голос немного дрожит.
Первым делом я звоню своему самому близкому человеку. Это происходит на автомате, когда возникает сильнейшая потребность в защите. После той ссоры мы значительно меньше общаемся, но именно сейчас я хочу признаться, что тоскую. Часто. Каждый день.
Мама-мамочка-любимая, помоги. Не одолжишь пару сотен до лучших времен?
Быстро качаю головой. Никогда так не скажу. Просто хочется услышать родной голос.
— Алин, ты плачешь? — пугается мама. — Девочка моя, тебя обидели?
— Нет, всё хорошо! — Быстро вытираю щеки. — Просто соскучилась.
— Будь предельно осторожна, Москва — грязный, развратный город. Я каждый день молюсь, чтобы тебя не коснулась беда. Каждый день обращаюсь к Христу, дабы дал тебе мудрости, терпения, воли противостоять искушению. Вразумил и направил на путь истинный.
— Разврат повсюду, мам, укрыться от него нельзя и на краю света, — выдаю с легкой горечью.
Однажды я застукала отца за изменой. Моего идеального, любимого, обожаемого отца. И никому ничего не сказала.
Родители вместе с шестнадцати лет, в нашей общине они образец для подражания. До того дня я мечтала жить так же. Теперь знаю, что долгие браки держатся на женском терпении, как на фундаменте.
— Дьявол нас искушает, но спасение внутри каждого. Ты взяла билеты домой? Только не говори, что на все лето в Москве останешься! Папа не переживет. Мы так ждем тебя, милая.
Улыбаюсь — меня ждут. Мама между тем продолжает:
— У нас, кстати, новости есть! Наша Женя беременна.
— Поздравляю! Классно.
Женя — супруга моего старшего брата.
— Да, мы так счастливы! Дима просил тебе не говорить, сам расскажет. Так что сделай вид, будто не знаешь. Алин, и я тоже.
На мгновение теряю дар речи.
— О. Ты? Мамуля, вот это да! Значит, у вас все хорошо с папой? Помирились?
— Да, ребеночек не в первый раз сплотит наш брак и поможет пережить то, что случилось. Мужчина всегда возвращается к чистой женщине, а грязные остаются в своем болоте. Это наша семейная мудрость.
Это будет девятый. Девятый ребенок. Я вторая. Сколько еще спасений понадобится? Родителям всего по сорок. Мама продолжает:
— Мы уже решили, что ремонт сделаем! С Женей сроки почти совпадают, представляешь? Дай бог, все сложится. Так тебя не хватает, милая. Ты моя умничка, когда жила с нами — я же горя не знала! Малыши присмотрены, обед приготовлен. Но у каждого свой путь, я только за образование. Тем более учеба бесплатная.
— Да. Верно.
— Вот и Дима! Да сказала я ей, сказала! — смеется мама. — Держи трубку.
— Але, систер! — Веселый голос брата заставляет приятно сжаться сердце.
Я обожаю этого парня!
— Ничего не знаю! Ничего не вижу! Ничего никому не скажу! — тараторю и хохочу. — Поздравляю, Дим! Какие новости! Я рада, что у вас наладилось.
— Ага, пока ты там дурью маешься, мы занимаемся тем, чем положено в нашей запрещенной общине: разводим детей, как кроликов.
— Нас опять запрещают?
— Да, Клюев судится. Когда ты уже диплом получишь и распустишь нас всех? Мам, да я шучу! Ну что ты так сразу близко к сердцу! Алина, когда приезжаешь? Сейчас, погоди. Выйду на улицу.
— Не знаю. У нас тут практика...
— Мамка тоже в положении, ты в курсе?
До меня доносятся звуки улицы. Щелчок зажигалки. В общине курить нельзя, но брата терпят, потому что он хорошо зарабатывает.
Дима чуть понижает голос:
— С деньгами не очень, мы на кредит еле наскребаем. Суды эти еще...
— С Виолой у тебя всё? Вы расстались?
Виола — большая любовь Димы, они поссорились, и он выбрал Женю, но связь оборвать так и не смог.
Дима молчит.
— Только не говори, что она тоже беременна!
— Да нет же! Я думал уехать. Теперь не знаю, придется оставаться с Женей.
— Блин, Димитрий, надо было думать до того, как жениться! Дурак ты!
— Еще какой. Ладно. Неважно, не бросишь уже. Давай о тебе. Говорят, сессию сдала на пятерки? Наш светлый ум. Когда приедешь-то, москвичка? Я соскучился, систер.
Вздыхаю.
— Приеду, Дим. Я тоже соскучилась. С практикой решу только. Скорее всего, придется общагу драить месяц: над первачами тут издеваются на славу! — пытаюсь пошутить.
— Кажется, я в западне, — вдруг говорит брат серьезно.
— Дима... — Я теряюсь. Мешкаю. Что тут скажешь? Ребенок. Волоски дыбом, если уж честно. Это так... грандиозно. — Не переживай, все будет хорошо. Я постараюсь помочь. Я тебя не брошу.
— Хах. Держись там сама, благородная систер. Не будь неудачницей.
— Как ты?
— Как я. Вот и папа чешет на обед. Поговоришь?
— Нет! — Получается излишне громко.
С отцом я не разговариваю больше года, и не готова пока. Он изменяет маме. Она его прощает и укрепляет брак детьми, их скоро будет девять штук. А я — не могу простить.
— Нет, я спешу. Пора делать в столице крутые столичные дела. До связи, Димка. Помни, что я тебя люблю.
— Отрывайся, грешница!
Сбрасываю вызов и сижу с телефоном некоторое время. Мужчина всегда возвращается к своей чистой женщине. Спасение души — в вере. Я молилась каждый день и верила, пока не зашла однажды к соседке. Ее собака вновь погрызла нашу обувь. Там был папа.
На следующем собрании я не молилась. Не могла. Смотрела
