— Борис, я тебя прошу, пусть они просто ходят. Молча. Ну сколько будет продолжаться эта Песня года?
— Хорошая передача, — буркнул Навроцкий, — что тебе опять не нравится?
— Тысяча девятьсот восемьдесят пятого, Боря!
— Ладно, перерыв, — сдался тот и вздохнул, — и пожрать не мешало бы.
— Борис Альбертович… ой! — в открытую дверь с размаху влетела Эвангелина и оторопело застыла на пороге. — Извините, вы заняты. Я пойду.
— Подожди, Эва, — вырвалось у Арсена непроизвольно, и когда та с удивлением уставилась на него, он подался вперед, разглядывая девушку.
Свободная футболка с размытым принтом, как сейчас модно — то ли ухо там, то ли серьга, не поймешь. Джинсы разодранные на коленках — Арсену всегда было интересно, эти дыры потом ползут дальше или они все-таки чем-то фиксируются? Кожаная «косуха», на ногах ботинки а ля морской пехотинец. Лицо все то же, мечта почившего в Ямпольском художника, и прямые густые волосы, собранные в хвост. Вспомнилась маленькая Машка. Ну какая с этой Эвы мама, ей лет семнадцать можно дать, не больше!
Ямпольский еще помолчал, чтобы вогнать девушку поглубже в состояние смущенной неопределенности, которую он с мрачным удовольствием разглядывал на ее лице, а потом спросил:
— У тебя есть мечта, Эвангелина?
— Есть, и не одна, — серьезно ответила Эва, и Арсену показалось, вопрос ее совсем не удивил.
— Разве их может быть много?
— Как минимум две, несбыточная и приземленная.
— Поделишься? — ему вдруг стало в самом деле интересно.
— Несбыточной нет конечно, — усмехнулась Эва.
— А приземленной?
— Париж, — ответила она очень быстро.
— Завтрак с видом на Эйфелеву башню? Кофе с круассаном? — скептически выгнул бровь Арсен.
— Можно и кофе с круассаном, — улыбнулась девушка, и в этой улыбке не было ни манерности, ни жеманства, — а потом Лувр, Версаль, музей Орсе и Пер-Лашез.
— Музей Орсе? Правда? — изумление Ямпольского было неподдельным. — И что ты там будешь делать?
— Дышать, — после небольшой заминки ответила Эвангелина, — и смотреть. Я немного говорю по-французски, так что можно воспользоваться услугами экскурсовода.
— И ты сумеешь отличить Моне от Мане? — недоверчиво уточнил Арсен.
— Это что, два разных мужика? — влез Навроцкий. — Серьезно?
— Мане — люди, Моне — пятна, — хором сказали Эва с Ямпольским, она повернулась к нему и прыснула в ладонь. А Арсен просто охренел.
— Ладно музеи, но Пер-Лашез! Что интересного может быть там для такой юной девушки? — продолжил он, и тут снова влез Борис.
— Что такое Пер-Лашез? Театр?
— Это кладбище, Боря, — объяснил Арсен, и Навроцкий ошарашенно потер лоб.
— Эпическая сила… В самом деле, Эвочка, что тебе делать на кладбище? Мне кажется, рановато, — развернулся он к девушке.
— Это не обычное кладбище, Борис Альбертович, — Эва засмеялась, она смеялась открыто и заразительно, Ямпольский следил за ней исподлобья, — а некрополь.
— В смысле, без могилок, что ли?
— Там усыпальницы, склепы, колумбарии, — объясняла Эва, а Арсен думал, его мысли принимали определенные очертания и уже складывались в четкий план, — для парижан это как парк.
— Какой парк на кладбище, прости Господи? — непонимающе переспросил Борис. — Надо же, сколько приходилось бывать в Париже, ни разу там не был. У меня София по этой части, и в театры меня водит, и в музеи. А вот на кладбище ни разу не отвела.
— Так съезди, Борис Альбертович, наведи шороху, присмотрись к соседям, — сказал Арсен и спросил Эву в лоб: — Ты караоке петь любишь?
Глава 9
Она недоуменно пожала плечами и посмотрела на Навроцкого, словно ища поддержку. Борис, начиная догадываться, вперил хищный взгляд в Ямпольского, но того уже было не остановить.
— Спой то, что тебе нравится, Эва. Можешь без музыки.
Эвангелина подумала, достала телефон, полистала экран и положила телефон перед собой.
— Я не помню текст наизусть, — сказала, будто извиняясь.
Comme une pierre que l’on jette
Dans l’eau vive d’un ruisseau… [2]
Ее голос был недостаточно сильным, а французский далеко не идеальным, но она пела с приятной хрипотцой, копируя Фриду Боккара, и от этого ее прононс казался почти парижским. Точнее, не пела, она эту песню дарила, даже руку держала так, будто протягивает в ней что-то. Арсен прикрыл глаза и замер. Забытые ощущения прорывались из-за тех заслонок, которые он давно поставил внутри и запер за ними все, что когда-то делало его живым.
Он забыл о чувствах, которые были доступны простым смертным и казались совсем лишними для таких небожителей как он — радость, счастье, любовь и даже ненависть. Он был уверен, что избавился от них давно и навеки, а теперь они грозились вырваться изнутри и затопить его по самые краешки.
— Довольно, — жестко приказал, и Эва осеклась, замолчала, выключая телефон.
На миг установилась неловкая тишина.
— Мечты должны сбываться, Эвангелина, даже несбыточные. Ты сможешь поехать в Париж, — сказал Ямпольский, поднимая голову и глядя на нее тяжелым взглядом. И снова охренел, понимая, что ничего не может прочесть по лицу девушки. Ее глаза были как тихая гладь озера с лунной дорожкой. Темный омут. Ничего…
Арсен привык щелкать людей как переспелые орехи, он слету мог вычислить слабое место каждой человеческой особи, он с полпинка понимал, как подчинить их волю, а здесь впервые чувствовал себя безоружным. И перед кем? Перед девчонкой, едва разменявшей два десятка лет? Арсен сдержал охвативший его гнев, но факт оставался фактом — защиту, которую выставила перед собой Эвангелина, не мог пробить его самый проницательный взгляд.
Ямпольский весь подобрался, впервые за многие годы ему попался такой экземпляр, он бы даже назвал ее достойным соперником, если бы она не была так молода.
— Ты сможешь поехать в Париж, Эва, — повторил Арсен, наклонившись вперед, — если станешь финалисткой конкурса красоты.
— Я? Конкурса красоты? — она вскинулась как ужаленная. — Разве я подхожу?
— Что ты выдумал, Арсен, — забеспокоился Навроцкий, — Эву нельзя на конкурс, у нее проекты, она мой ведущий фотограф.
— Найдешь себе другого.
— Но, — Эва беспомощно оглянулась, — там нужны платья, даже несколько, для конкурсов. У меня есть, два, только вряд ли они подойдут…
— Встань ровно, — Арсен достал телефон и включил камеру, — какой у тебя рост?
— Метр семьдесят четыре.
— Отлично, — он сделал несколько снимков опешившей Эвы и нажал «отправить».
— Платья будут, — сообщил он, — мой знакомый займется. Он известный кутюрье, ты останешься довольна. Как твоя фамилия? — он взял ручку и посмотрел на Эву.
— Казаринова, — ответила та и облизнула губы. Наверное, пересохли от волнения, и Арсену это тоже понравилось.
— Хорошо, иди, Эва, — кивком головы отпустил ее Ямпольский.
Взял список, дописал внизу от руки: «Эвангелина Казаринова».
— Послушай, Арсен, так нечестно, — запротестовал Навроцкий, — зачем тебе сдалась Эвангелинка? Она же не то, что те шалавы, прости Господи, она хорошая девочка, у нее дочка маленькая. И никого из родных кроме этого козла Бессонова. Оставь ее в покое, пусть работает, а тебе мы подберем…
— Бессонова? Она родственница Бессонова?
Весь облсовет ел у Ямпольского с рук, поэтому проблемой это точно стать не должно.
— Да, он ее двоюродный дядя, но Эва с ними не общается. А родители умерли. Не трогай ее, Арс, прошу тебя!
Арсен даже глаза прикрыл, чтобы не выдать грохочущего внутри фейерверка. Все-таки, Шерхан всегда был везучим гадом, везучим и живучим, и теперь главное было не спугнуть фарт, на этот раз сдавший ему все возможные козыри. У его будущей жены нет родственников, которые могли бы стать проблемой. Да!
