так называть людей, которых ты не обязательно любишь или даже хорошо знаешь. Я собираюсь плыть по течению до конца недели.
Этого достаточно, чтобы придать мне уверенности, определить температуру и взять мой мини-кризис под контроль. Сейчас время выбрано немного неправильно… я только что поставила печенье в духовку, предварительно не разогретую до конца. Но, по крайней мере, они будут готовы вовремя. Надеюсь.
Филипп
Кто она?
Не считая глупой девчонки, которую нашел спящей в розовом саду, конечно. И не считая горячего беспорядка в ее видео для прослушивания.
Со своим розовым фартуком, солнечным нравом и теплыми, дружелюбными глазами она моя полная противоположность.
Я перерыл весь интернет в поисках чего-нибудь о ней и мне катастрофически не хватило информации. Она — загадка.
Хлоя порхает вокруг своего рабочего места, замешивая кашу из муки и сахара. Измеряет, высунув свой маленький язычок, будто это помогает сосредоточиться. Затем повторяет все тоже самое, потому не уверена, что все пересчитала правильно.
Она напевает во время работы, разговаривает сама с собой, чешет в затылке, выкладывает целых две порции теста для бисквита и все равно на ее лице остается эта неописуемая улыбка. Как? Как она это делает?
Чем больше девушка обращается со своими кастрюлями и сковородками, как держит миксер, тем больше убеждаюсь, что она понятия не имеет, что делает. Что она здесь забыла? Зачем вообще прошла прослушивание на конкурс выпечки, если ей даже в голову не пришло изучить виды печей, которые мы используем в шоу? Она проиграет и будет унижена. Ее печенье получится ужасным.
И чья это вина, Филипп? Ты настоял на просмотре всех кандидаток, но именно она заставила твой член затвердеть. Ты позаботился о том, что она опозорилась на телевидении.
Я должен убрать ее из шоу. Не могу позволить ей выставить себя дурочкой.
Думал, что было бы забавно переправить эту очаровательную американку через океан и заставить ее подчиниться моей воли, но она покорила меня своей искрометной индивидуальностью. Я люблю ее и ненавижу это.
Черт возьми, кто научил эту женщину печь? И почему она покрывает этих наполовину испеченных уродцев ярко-синей глазурью?
Джорджианна задает Хлое тот же самый вопрос, когда наступает время оценивания:
— Почему ты выбрала такой яркий цвет для глазури? Он ничего не добавляет вкусу.
Улыбка Хлои лишь слегка дрогнула, но затем она отвечает, глядя прямо на меня:
— Я хотела испечь печенье такого же цвета, который напоминал бы мне глаза Филиппа. И я совсем не думаю, что они зловещие. Они подобны ясному небу в холодный зимний день. Это тот самый голубой цвет, который поднимает мне настроение, когда чувствую себя подавленной.
Другие конкурсантки хихикают над ее откровенным признанием, что ей нравятся мои глаза. Стороннему наблюдателю кажется, что она пытается подразнить угрюмого судью. Она была бы не первой, кто пытался это сделать. Но я вижу, что здесь происходит.
— Мне очень жаль говорить тебе это, дорогая, но они просто ужасны. Подгорелые края. Сырая сердцевина, — замечает Джорджианна.
Я скрещиваю руки на груди, затем передумываю и просовываю пальцы в петли для ремня. Снова меняю позу и просто стою, опираясь сжатыми кулаками о столешницу, в своей фирменной позе. Редакторы сами решат, какой кадр использовать.
Мне просто нужно придумать, что сказать, а затем перейти к следующему участнику. У меня пересыхает во рту. Не могу сказать, что думаю. Это правда, ее бисквит просто ужасен. Но я тронут ее нежностью по-новому и странно.
Что она со мной делает?
— Твои… твои бисквиты. У них действительно есть проблемы. Но… о боже, подождите.
Операторы что-то бормочут и передергивают плечами, пока я тянусь за бутылкой воды. Я проглатываю ее и передаю обратно ассистенту режиссера, а камера снова начинает снимать. Я не могу сказать то, что хочу, поэтому молю бога, чтобы глупая девчонка умела читать между строк.
— Они не безнадежны. Ты очень обаятельна, но слишком много думаешь.
Из вежливости я стараюсь не подавать виду, что мучаюсь, пытаясь расправиться с оставшимися бисквитами конкурсантов.
Как только мы закончили съемки на сегодня, я отправляюсь на поиски Хлои.
Мне даже все равно, кто услышит, как я кричу ей вслед, когда она направляется к лифтам в гостевое крыло. Она дергает завязку своего фартука, слегка наклонив голову и ссутулив плечи.
— Хлоя!
Она оборачивается.
— Д… да? — Я протягиваю руку, чтобы придержать дверь.
Остальные участники потихоньку поднимаются по лестнице и других лифтах, и я не произношу больше ни слова, пока они не уходят.
— Хочешь, покажу тебе, что ты сделала не так?
Ее карие глаза сверкают, и она прикусывает губу.
— Я не сделала ничего неправильного, — говорит она. — Я попала в тебя. В плане, в твои глаза. Я идеально попала в цвет твоих глаз.
Изучая ее лицо, не могу решить, издевается она надо мной или нет.
— Кухня в твоем распоряжении, если хочешь попрактиковаться завтра.
Она выдохнула.
— Вау. Честно говоря, я устала и не хочу снова смотреть на духовку до завтра.
— О! Значит, ты готова ко дню хлеба?
Она качает головой.
— Вовсе нет! Приготовление хлеба — самое худшее. Без обид, я просто не понимаю, в чем суть. Помимо аромата…
Я больше не могу этого выносить. Я отпускаю дверь лифта и вхожу внутрь, возвышаясь над Хлоей, прижимая ее к стене. Я обхватываю ее маленькое, веселое личико и прижимаюсь губами к ее губам. Сначала осторожно. Когда ее тело вздрагивает от удивления и она ахает напротив моего рта, волна желания захлестывает меня и я сжимаю ее волосы в кулак. Хлоя испускает сексуальный, шумный маленький вздох. Я углубляю поцелуй и ее вздохи переходят в хныканье, которое затем превращается в голодный стон, вызывающей в моем извращенном мозгу всевозможные извращения.
Я отстраняюсь, потому что знаю, к чему это приведет. Это приведет к тому, что языки проникнут в рот, а руки будут ласкать обнаженную плоть. Я уже наполовину задыхаюсь от вожделения.
— Почему ты остановился? — спрашивает Хлоя, задыхаясь так же, как и я, и улыбаясь моему разочарованию.
Я был уверен, что она собирается влепить мне пощечину за то, что сначала не спросил о поцелуе.
— Ох, малышка Хлоя. Ты не готова к тому, что произойдет, если я не остановлюсь.
Ее розовый язычок высовывается наружу, и она придумывает губы.
— Если бы ты только знал. Видишь ли, — говорит она, делая паузу, чтобы подавить свою нервозность, — я берегла себя для тебя.
Мое эго вот-вот взлетит до небес, но это не может быть тем,
