намного больше, чем я когда-либо могла бы тебе дать. – Я чувствую, как вздымается ее живот, словно она пытается перевести дыхание. – Это то, чего хотела твоя мама, тебе нужно просто довериться ей. Ты понимаешь, Брант?
Я сглатываю ком в горле и киваю в ответ. Я думаю, что именно этого ответа она от меня ожидает. Когда она наконец от меня отстраняется, на ее лице сквозь слезы пробивается улыбка. Мне это напоминает момент, когда облака кружатся и танцуют в небе, играя в прятки с солнцем, – и солнце побеждает. Триумфально.
– Хорошо, – говорит она, качая головой, и крепко прижимает ладони к моему лицу. Кольца впиваются мне в скулы. – Это хорошо.
Тетя Келли звонит в дверь. Трель разносится по всему дому, просачиваясь внутрь. Слышатся торопливые шаги по коридору. Знакомые шаги.
Тео приветствует меня с лестничной площадки и замирает, увидев меня, стоящего у двери с сумками и чемоданами у ног. Он в замешательстве. Я звонил в его дверь сотни раз, и мне никогда не доводилось видеть подобной эмоции на его лице.
Наверное, он знает. Наверное, он знает, что моих родителей убили, и поэтому стоит в нерешительности.
– Брант, – зовут меня. Это мама Тео: на ней юбка в горошек и белая блузка, на губах – помада, волосы завиты в локоны. Она выглядит как моя мама, когда к нам приходили гости. Только у мамы Тео волосы желтые, как одуванчики у нас во дворе, которые теперь завяли.
Глаза у нее тоже другие. Голубые.
И ее живот больше не похож на арбуз.
Я спускаюсь с веранды и забираю новую мягкую игрушку – слоненка, которого мне купила тетя Келли. Я еще не дал ему имя. Он немного похож на Бабблза, но он не Бабблз.
Я скучаю по Бабблзу.
– Входите, пожалуйста, – говорит мама Тео. Она распахивает дверь и жестом приглашает нас в дом. – Я испекла печенье и сделала лимонад.
Тетя Келли кладет мне руку на спину и подталкивает в холл, а затем сама поднимает все сумки. Стоя уже в доме, мы с Тео внимательно смотрим друг на друга, пока он шаркает ногой по ковру.
– Еще раз спасибо тебе, Саманта, – говорит тетя Келли маме Тео. – Я знаю, это все было… неожиданно. Только родился малыш, и тут вдруг все остальное…
– Все в порядке, правда, – отвечает она. Она говорит очень мягко и тихо, словно не хочет, чтобы я услышал ее слова. – Кэролайн была мне самой близкой подругой. Принять в нашу семью Бранта – это не просто честь. Это дар.
Дар.
Странно звучит; я не чувствую себя «даром». Подарки – это весело и интересно, и они заставляют людей улыбаться. Сейчас никто не улыбается.
Все выглядят грустными.
– Пожалуйста, будьте на связи, – бормочет тетя Келли сквозь слезы. – Я бы хотела навещать его как можно чаще. Я постоянно в разъездах по работе, это будет трудно с моим графиком, но я очень хочу быть частью его жизни.
– Конечно. Тебе здесь всегда очень рады в любое время.
Тео подходит ко мне поближе, его взгляд перемещается на рюкзак с Super Mario, лежащий на полу возле ног. Он засовывает руки в карманы спортивных шорт и кивает на рюкзак.
– У меня есть новая игра Paper Mario. Она только что вышла.
Я моргаю, затем слегка прокашливаюсь:
– Да ладно?
– Ага.
Мои мысли уносятся далеко, навеянные воспоминаниями о том, как мы с Тео засиживались в его комнате, играя в Nintendo 64 [6], а его мама заглядывала к нам с пицца-роллами и упаковками сока Hi-C Ecto Cooler. Это было не так уж и давно. Я точно не знаю, сколько времени прошло после «Страшной Ночи», но сейчас все еще лето. Скоро мы вернемся в школу: я – в первый класс, а Тео – во второй.
Женщины обнимают друг друга, потом тетя Келли снова прижимает меня к себе и целует в щеки, из-за чего они становятся мокрыми от ее слез.
– Тебя очень любят, Брант. Помни об этом.
Я прикусываю губу, наблюдая, как она отстраняется. Она гладит мои волосы в последний раз и прощается, обмениваясь взглядом с мамой Тео, а затем поворачивается к двери. Когда она выходит из дома, то закрывает за собой дверь так сильно, что я невольно вздрагиваю.
А теперь здесь становится тихо.
Тео и его мама так на меня смотрят, как будто не знают, что со мной делать. Как будто я бездомный щенок, который убежал из дома и потерялся.
Я прижимаю мягкую игрушку к груди, представляя, что это Бабблз.
И в этот момент что-то нарушает тишину.
Раздается плач.
Мои глаза округляются, и меня распирает от любопытства. Зарождающееся чувство надежды.
Тео оживляется, а его мама наклоняется ко мне, руками упираясь в колени, и радостно улыбается.
– Хочешь познакомиться с сестричкой Тео, Брант?
Сестра!
Тео был прав. Это девочка.
Каким-то образом, сквозь смятение и печаль, среди слез и сомнений, в сердце мое пробивается лучик радости. Я еще не знаю, что это, но оно заставляет меня сдвинуться с места, и я устремляюсь на звук тихого плача.
В центре гостиной стоят качели для младенцев. Они белые и мягкие, проигрывают колыбельные, раскачиваются назад-вперед, из стороны в сторону. Сначала я ее не замечаю, укутанную в нежно-розовое одеяло, но потом вижу маленькую ножку, беспорядочно пинающую воздух.
У меня перехватывает дыхание.
Сзади ко мне подходит мама Тео, опускает руку мне на плечо:
– Ей одиннадцать недель.
В горле появляется неприятное ощущение, и я с силой сглатываю, чтобы избавиться от него.
Я никогда прежде еще не видел такой маленькой ножки. Она, должно быть, хрупкая, как снежинка, когда та приземляется на ладонь. Я так боюсь, что случайно сломаю ее, поэтому просто внимательно смотрю на нее несколько секунд, пока в голове не возникает вопрос.
– Вы назвали ее Бабочка?
В ответ на мой вопрос раздается смех. Мама Тео качает головой, гладя меня по руке – очень нежно, как это делала мама.
– Ее зовут Джун.
Джун [7].
Июнь всегда несет в себе что-то новое.
Слова мамы вязнут в моем сознании, слова, которые я закопал глубоко. Слова, о которых я отчаянно старался не думать. Я закрываю глаза, и она всплывает в моем сознании: ее теплый взгляд и шелковистые волосы. Ее очертания лица. Ее тонкая верхняя губа, которая нисколько не портила лучезарной улыбки.
В действительности мама не ошибалась, сказав мне, что июнь – это новое начало. Просто это было не то начало, которого все хотели. Это
