грозно выглядящий мотоцикл.
— Нет, спасибо, — бормочу я.
— Испугалась? — спрашивает он меня, и я не отрываю от него взгляда. Я чувствую его слова до глубины души.
Я не должна была их чувствовать.
Пора уходить.
Я опускаю взгляд и говорю мягким голосом:
— Было приятно повидаться с тобой, Малакай. Мне нужно идти.
Я быстро пробегаю мимо него к своей машине, оглянувшись всего один раз. Это ошибка, потому что он наблюдает за мной, его глаза напряжены, на губах лёгкая улыбка. Я не пытаюсь, но мне удаётся бросить ему вызов.
Это нехорошо.
Наверное, мне следует держаться подальше.
Но, глядя в эти зелёные глаза, наблюдая за тем, как они говорят за него, я не уверена, что действительно хочу оставаться в стороне.
* * *
— Где ты была?
В ту секунду, когда я переступаю порог своего дома, голос моей матери обрушивается на меня. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы они не звонили ей, когда на меня напали. Она сразу же прибыла, чтобы присмотреть за мной, но теперь у меня много проблем с тем, чтобы избавиться от неё. Кажется, она думает, что я в опасности и что мне не следует выходить на улицу, пока я не узнаю больше о том, что произошло. Она не понимает, что я уже знаю, что произошло, и я знаю, кто это сделал. Я также знаю, что за мной присматривает мотоклуб.
Маленький факт, которым я пока не хочу с ней делиться.
— Я была в гостях у Скарлетт, — говорю я ей, входя в свою маленькую квартирку с двумя спальнями и направляясь прямо на кухню.
— Ты навещала его сегодня?
Я вздрагиваю.
Мне больно, когда она это делает. Она привносит чувство вины в мою жизнь. Она заставляет меня чувствовать себя виноватой за то, что я пытаюсь исправиться. За то, что пыталась чего-то добиться для себя. Она знает, что я несу вину на себе. Она знает, что я никогда не поправлюсь. Поэтому она тычет в самые чувствительные места во мне, пока они не начинают кровоточить.
— Пока нет, — мягко отвечаю я. — Я планировала зайти к нему сегодня днём.
— Амалия, ты — единственный человек, который у него есть. Ты в долгу перед ним — сделай посещение своим главным приоритетом.
Она ничего не знает.
Ничего из того, каково это — войти туда и услышать его оскорбления. Мне становится лучше на несколько часов, когда моя музыка уносит меня прочь, а потом он разрывает меня в клочья за считанные секунды. Его презрение. Его сердитые слова. Его ожесточённое отношение. Всё, что связано с тем, чтобы быть рядом с ним, убивает что-то внутри меня.
Может, я и заслуживаю этого, но я устала от этого.
— Он не хочет, чтобы я была там, — говорю я ей, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и мягко. Я не хочу бороться, я так устала от борьбы.
Она хмуро смотрит на меня.
— Конечно, он этого не хочет. Хотела бы ты, чтобы рядом был кто-то, кто сделал это с тобой? Но это к делу не относится, ты у него в долгу. Сейчас я отведу тебя в гости.
Я сглатываю боль, и чувство вины переполняют мою грудь. Я живу с этим каждый день, но, когда она здесь, от неё становится намного хуже. Самое худшее, что она должна быть моей матерью. Разве это не её работа — быть на моей стороне, даже когда я неправа, даже когда я сделала что-то непростительное? Предполагается, что она будет прикрывать мою спину в трудную минуту. Но она этого не делает. Это ранит сильнее, чем она когда-либо могла себе представить.
— И я думаю, тебе следует ограничить время, которое ты проводишь со Скарлетт. У тебя нет времени исчезать, гоняясь за какой-то музыкальной мечтой. Достаточно того, что ты уехала на месяц. Тебе нужно искать работу. Поселиться здесь.
Я выдыхаю, вдыхаю, выдыхаю.
— Хорошо, — говорю я тихим голосом.
Нет смысла спорить с ней.
Это только подольёт масла в её и без того бушующий огонь.
Кроме того, я могу говорить до посинения. Она меня не услышит.
Мать никогда этого не делает.
— Хорошо, — говорит она мне, кивая головой. — Тогда пойдём.
Я тихо выдыхаю и киваю, хватаю свою сумочку, которую только что положила, и поворачиваюсь, чтобы последовать за ней к двери. Моя мать ходит грациозно — она родилась в богатстве, и, хотя у неё его больше нет, она живёт так, как будто оно у неё есть. Она двигается так, как будто у неё с пальцев капают деньги, она высоко держит голову, как будто её ничто в мире не волнует. Как будто она самая лучшая. И под ней ничего нет.
Мой отец — трудолюбивый работник, и он покрывает всё, чего она хочет и в чём нуждается, но это и близко не похоже на тот образ жизни, на который, по её мнению, она имеет право. Мой папа — хороший человек. Любящий. Добрый. И я никогда в жизни не пойму, какого чёрта он с ней якшается. Я люблю свою мать, не поймите меня неправильно, но я никогда не буду смотреть ей в глаза. Она всегда будет заставлять меня чувствовать себя так, словно несчастный случай, которого она хотела, никогда не случился.
Мы подходим к её машине, и она сердито смотрит на мою.
— Ты же знаешь, что тебе не положено садиться за руль, Амалия.
Я полностью осознаю это. Но частью победы над моими демонами было то, что я снова села за руль. Это исцелило что-то внутри меня. И хотя у меня проблемы со слухом и мне приходится быть в состоянии повышенной готовности, нет никаких причин, по которым я не могу ездить в основные места и обратно. Я бы не стала ездить на большие расстояния, но мне действительно нужна некоторая свобода.
— Мне разрешили водить машину, — говорю я ей.
Она метает в меня кинжалы.
— Ну, тебе не следовало этого делать.
Я сглатываю.
Это больно.
Хотела бы я знать, почему она так сильно меня ненавидела.
Мы садимся в её машину, и я ничего не говорю, пока мы едем в город к их дому, дому, в который я ненавижу заходить, дому, в который, сколько бы раз я ни входила, у меня такое чувство, будто дьявол только что вальсировал в его дверях. Я там никому не нравлюсь. Я не могу сказать, что виню их. Но я хожу туда каждый божий день, когда бываю дома,
