навстречу. Обещаю, что твой отец будет в безопасности, даже если он вступил в заговор против меня… если только он раскается в своей ошибке и расскажет мне
все, что знает. И если ты пойдешь со мной добровольно. Договорились?
Я тяжело сглотнула.
— … да.
И взглянула на отца.
Он выглядел испуганным, но молчал.
Я не знала, нужно ли мне рассказать о том, что сказал мне этот уродливый человек.
Но потом вспомнила, что эти люди состоят в Cosa Nostra.
Я не собиралась рисковать жизнью отца из-за пустых обещаний убийц.
— Ничего? — обратился мафиози к отцу, затем снова повернулся ко мне. — Возможно, ему нужно еще немного времени на размышления. Ты готова?
Я наклонилась и поцеловала отца в щеку. Он схватился за мою руку.
— Все будет хорошо, — прошептал папа. Он слабо улыбнулся, словно пытался убедить меня в том, во что сам не верил.
Я кивнула и постаралась быть храброй. Затем снова повернулась к мафиози.
— Я готова, Дон Розолини.
Красавец-мужчина одарил меня дьявольской улыбкой, которая была одновременно и соблазнительной, и пугающей.
— Мой отец был Дон Розолини, — сказал он. — Можешь называть меня Дарио.
Дарио
Первым, что я увидел, войдя в кафе, была она.
Длинные каштановые волосы, волнами рассыпающиеся по спине… простое белое платье…
Карие глаза, в которых отражалась душа, на самом невинном лице.
Я просидел в тюрьме четыре года, и всего семь дней, как вышел на свободу.
После моего возвращения братья пытались свести меня с разными дорогостоящими эскортницами.
Но я сопротивлялся.
И говорил им, что это слишком опасно. Что наши враги попытаются добраться до меня через женщину.
Но все это было удобным оправданием.
На самом деле я не знал, чего ждал.
Но теперь понял.
Я впился в нее взглядом, вобрав в себя каждый сантиметр.
Под скромным платьем у нее была небольшая, но упругая и красивой формы грудь.
Обладая тонкой талией, девушка не была совсем уж худой, а скорее фигуристой, как мне нравилось. Я хотел, чтобы в моей постели обнаженная женщина была женщиной, а не палкой.
Внезапно мне захотелось сорвать с нее одежду и взять ее.
Но меня завораживала ее невинность…
Эти глаза, в которых отражалось все, о чем она думала и что чувствовала.
Едва увидев ее, я понял, что она должна быть моей.
Она боялась меня — это было очевидно.
Но в то же время она была удивительно смелой, готовой высказать свое мнение.
Как, например, когда она заявила: «Я никому не принадлежу».
Мне это понравилось.
Очень понравилось.
Если бы она была маленькой церковной мышкой, я бы потерял к ней интерес.
Но она скорее похожа на дикую лошадь, которая так и просится, чтобы ее усмирили.
Лишь в один момент я потерял контроль над собой, да и то лишь слегка…
Когда она гневно заявила: «Я не шлюха, чтобы быть предметом торга».
Ее гнев скрывал страх, который я чувствовал под этой бравадой…
Но еще отчетливее я ощутил ее желание.
Она излучала его, как тепло.
И моя потребность ответила ей тем же.
Я подошел к ней, схватил за волосы и заставил откинуть голову назад, чтобы она посмотрела на меня.
Я увидел ужас в ее глазах.
Но и желание.
Желание принадлежать.
Хорошая маленькая католичка, которая и пальцем не пошевелит, чтобы согрешить…
Но которая не возражала бы, если бы за нее грешил плохой мужчина.
Я наклонился и прошептал ей на ухо так, чтобы остальные не услышали.
Просто кое-что для нее, и ни для кого больше — для нас двоих.
Предвкушение того, что ждало нас впереди.
Ее волосы слабо пахли розами, и я захотел ее еще сильнее.
— Ты будешь моей шлюхой, — прошептал я. — Но только моей… и ничьей больше.
Затем отпустил ее.
Ее взгляд, полный шока и желания, был бесценен.
Часть меня хотела изнасиловать ее прямо здесь — положив на спину на стол и трахать, как животное.
После четырех лет тюрьмы, в течение которых я ни разу не прикоснулся к женщине… и вдруг встретил самую манящую красавицу, которую я когда-либо видел в своей жизни…
Это было трудно, но я контролировал себя.
Сейчас ее отец имел стратегическое значение для семьи.
А семья была на первом месте.
Мне было необходимо узнать, что мог сообщить ее отец. Нужно было выяснить, почему мой враг был в его кафе в тот вечер.
Именно поэтому я дал обещание не лишать ее девственности.
Чтобы завоевать его доверие… и ее.
Конечно, я вставил фразу про «пока она меня не попросит», потому что это меня позабавило…
А также я дал старику понять, что его дочь в опасности, если он не будет сотрудничать.
И потому, что я хотел, чтобы она понимала, что именно произойдет между нами.
Я вспомнил старую фразу из фильма. Один генерал говорил о том, что покорить Древний Рим можно, завоевав любовь народа, а не угрожая ему своей армией.
Я НЕ уничтожу Рим, пока буду его завоевывать.
Именно так я относился к этой девушке.
Я мог бы легко взять ее… одолеть физически…
Но мне нужно было не только ее тело.
Мне нужна была ее душа.
Я хотел, чтобы она стонала — не от страха и боли, а от желания.
Хотел сломать ее…
Почувствовать, как ее невинность превратится в похоть, когда я заставлю ее кончать снова и снова.
Я знал, что мои братья не одобрят этого. Никколо, в частности, стал бы разглагольствовать о том, что я позволил своему члену руководить мной.
Но на самом деле она была ценна как предмет торга.
Я мог бы легко убедить старика раскрыть все свои секреты, заставив Адриано или Массимо пытать его дочь у него на глазах…
Но я бы скорее уничтожил Мону Лизу.
Поэтому я решил украсть Мону Лизу и забрать ее с собой.
Алессандра
Моим отцом был Дон Розолини.
Ты можешь называть меня Дарио.
Его слова эхом отдавались в моей голове, когда мы выходили из кафе.
Для меня он все еще был Il Mostro… монстром Тосканы…
Но, может быть, это был его отец?
Может быть, сын был не так плох…
Потом я напомнила себе, что он был мафиози и возглавил семью после смерти отца.
Каким бы он ни был, Дарио все равно оставался преступником и бандитом.
Если бы только он не был таким красавцем…
С такими завораживающими глазами…
Мы
